Накануне с квартиры он пытался связаться с главком и что-нибудь выяснить у Изюмова, оказалось, что тот сдал дела, уезжает лечиться; на сегодняшний вечер у него был сделан новый заказ, Подольский надеялся поговорить с самим министром и уж тогда подписать приемо-сдаточный акт. Но… раз Абросимов настроен — сейчас. Это раньше он был "эспри маль турнэ", теперь ум его направлен неплохо. Кроме того, и горком не пытается заступиться: "Сдавайте, раз приказано сдать". Выше головы не прыгнешь, а если и прыгнешь, то с риском сломать шею. Ломал уже, хватит, и на фронте, и здесь, там из-за никчемной девчонки, здесь… Подольский подумал о Людмиле, вспомнил историю гибели ее мужа и с ужасом подумал, что и это все может быть узнано и поставлено в какую-то связь.
Пока секретарь-машинистка перепечатывала акт, бывший и новый директора сидели без дела. Подольский, папироса за папиросой, курил, думая о том, что случилось и что случится еще. Михаил Иннокентьевич протирал очки и тоже думал о происшедшем. Приказ министра и для него был полной неожиданностью. Он давно смирился с прошлогодним своим поражением и спокойно работал в механическом цехе. Цех вышел в передовые, народ к нему, начальнику, относился хорошо, никто не попрекал прошлым, что же было не работать, не радоваться успехам? Появились свободные вечера, можно было ходить с Фаей в кино, смотреть каждую премьеру в драме и музкомедии, замечать, как распускаются на деревьях почки, следить за движением весны, лета, осени, сначала золотой, потом серебряной. Даже собирался на охоту с Дружининым и Соловьевым — бах, приказ министра.
Сначала Михаилу Иннокентьевичу думалось — ошибка. Кто-то и что-то безбожно перепутал и переврал. Потом убедился — не перепугано, но пожалел покоя, ведь как он спокойно жил, ведая маленьким участком завода, а новое назначение — новые хлопоты, бесконечная вереница хлопотливых дней и ночей. Но, узнав от Дружинина, что Подольский спят за все сразу, у него нашлись и сегодняшние и вчерашние грехи. Михаил Иннокентьевич внутренне собрал себя, подтянулся. Как он может сожалеть о покое? Да ему приказывает партия, государство! Да научился же он чему-нибудь в низах!
— Акт готов, — доложила просунувшаяся в дверь Римма.
— Давайте!
Михаил Иннокентьевич принял через стол отпечатанные листы, прочитал их, выправил ошибки и дважды размашисто расписался.
Расписался и Подольский, не поправляя ошибок да и читая-то акт с пропуском целых фраз. Что ему было придираться к какой-нибудь мелочи, подбирать дверные ручки на месте сгоревшего дома! Откинул от себя листки и опять закурил.
— Расстанемся, Михаил Иннокентьевич, друзьями. — Он хотел показать себя бодрым, невозмутимым, но истинное его состояние выдавали и вдруг падавший голос и умолявшая темнота глаз.
— Разве я позволил что-нибудь недружественное? — пожал плечами Абросимов. — За все время, пока вы находились здесь?..
— Нет, конечно, — смешался Подольский, заволакивая табачным дымом лицо. — Будем друзьями в дальнейшем.
— Но вы же, думаю, не останетесь начальником цеха, чтобы дружить с директором Абросимовым?
— Видите ли… — Подольский снова замялся. — Если бы я знал, почему меня сняли, где и как собираются использовать, я бы дал вам точный и определенный ответ. Но мне не вполне ясен смысл телеграммы министра. Перевод в другую область, на другой завод? Я вряд ли соглашусь идти снова на ответственную хозяйственную работу.
"Значит, все-таки рассчитываешь?" — подумал Михаил Иннокентьевич.
— Почему же не согласитесь?
— Будем, Михаил Иннокентьевич, откровенны: быть честным хозяйственником, не нарушать, например, финансовой дисциплины, не обходить каких-то правительственных постановлений в наше время невозможно. Вернее, можно быть таким хозяйственником, можно не нарушить ни одной буквы закона, не приобрести левым путем ни одного гвоздя, но какая будет работа? Надеюсь, вы однажды убедились на собственном горьком опыте.
— Я что-то не вполне понимаю вас, — сдергивая очки, недоуменно проговорил Абросимов.
— Очень просто: трудности, недостатки, несовершенство министерского руководства связывают хозяйственника по рукам и ногам. Он вынужден идти на всевозможные лукавства и хитрости, чтобы спасти себя и свой коллектив.