— Ну, придется опять кое-кого за жабры брать! — зло скрипнул зубами Чувырин.
— Свешникова опять собираешься бить на партийном собрании?
— А что?
— Погоди с этим. Вот приедет у него из Москвы старшая дочь, через нее действовать надо. Девчушек своих он, видимо, любит, их помощью надо заручиться. Ну, до следующей встречи!
Смеркалось. По улицам лились потоки по-летнему, по-праздничному одетых людей. Павел Иванович шел домой, в раздумье натыкаясь на встречных. Как ни странно было ему самому, он думал о Любе: сейчас она волей-неволей будет занята экзаменами, потом — лес, горы, походная жизнь, осенью пойдет, как уверяет отец, в строительный техникум, окажется в своем, юношеском коллективе и забудет недавнее увлечение. Молодое вино быстро выдыхается, тем более в открытой посуде. Да и вообще Любины чувства только пылки, а не сильны. Это у Наташи и мысль, и чувство приходят небыстро и держатся стойко; Наташа не поддастся соблазну в пятнадцать лет на шестнадцатом, не воспылает мимолетными чувствами да еще к пожилому человеку; у Наташи — ум и характер, а сердце ее — клад, доступ к которому она сама умеет стеречь.
И как же удивился Павел Иванович, вернувшись домой уже поздно, в одиннадцатом часу, и не застав дочери дома. Комсомольское собрание тянуться так долго не могло. В спортивной секции задержалась? Но ведь знает — завтра экзамены… Дружинин начал уже беспокоиться, не случилось ли что-нибудь с дочерью, — в замке входной двери заскрежетал ключ.
Наташа вошла немного растерянная, но радостная. Смущенно обтирала платком зазелененный рукав пестрого платьишка, а из васильковых материных глаз так и била юная, весенняя радость.
— Я, папа, была… я была, — проговорила она, запинаясь, — на консультации…
— В школе?
— Сперва в школе, на консультации, потом пошла с подружками за цветами для школы. Нам сказали: "Перед экзаменами хорошенечко отдохнуть".
— И Люба с тобой была?
— И Люба. Ну, и были еще из мужской школы…
— Ладно, иди покушай — ужин стоит на кухне — и ложись спать.
Наташа быстро повернулась на каблучках, довольная, что все легко обошлось. Павел Иванович прилег на диван, погладил ноющее колено. Вот и предостерегай от каких-то случайностей чужую девочку и ее отца, своя дочь, может быть, не менее нуждается в предостережении. То, что Наташа пережила в этот день минуты особенного, трепетного волнения, для него было ясно без слов. Все сказали её глаза. Но не допрашивать же было девчонку — завтра первый экзамен! А произошло, наверное, так: расторопный вихрастый паренек ломал ветки багульника и передавал их подружке; у нее уже целая ноша, а он без устали ломает, он готов обежать весь лес, обломать все до последнего кустика… Домой нести цветы побоялась — вещественное доказательство, но раз отец спрашивает, где была, пришлось рассказать… Ах, Наташа, и для тебя начинается пора междометий и радужных грез!
Случилось почти так, как предполагал Дружинин…
Наташа зарылась головой в подушки, а перед глазами все горел розовым пламенем багульник, а в ушах слышался монотонный шум леса и мягкий, ласковый голос Феди Абросимова: "Ты не сердись, Наташа. Я думал, ты посчитаешь меня за простофилю, поэтому…" "Просто Филя", — тихо засмеялась она, кутаясь в одеяло: спать, спать, спать!
Но сон, как нарочно, не приходил. Он хороший мальчишка, Федя, не зазнайка, не грубиян, только зачем он покраснел и заставил смутиться ее?.. Они знали друг друга с прошлой осени, когда Люба познакомила их на выставке моделей планеров; зимой вместе участвовали в соревнованиях городских школ по конькам, вообще часто виделись на катке; под Первое мая с группой товарищей Федя приходил в Наташину школу на праздничный вечер, они даже станцевали вальс.
Тогда, на веселом вечере, Федя рассказал, что он в юннатском кружке, у них выросло лимонное дерево и созрели плоды, по кулаку каждый.
— Ты, наверное, будешь биологом, Федя, — сказала Наташа.
— Почему? — возразил он. — Просто мне нравится, когда что-нибудь зеленеет и поспевает. После школы я пойду в горный.
— Так чего же ты возишься с лимонами и планерами, горняк?
— Ну, должен все знать, чтобы сделаться настоящим.
"Смешной! — подумала Наташа. Но тут же опровергла себя: — Ничего смешного, просто он сознательный комсомолец".
На этот раз, за городом, Федя оказался еще смельчаком и… и — Наташа боялась назвать то, что узнала в нем, кроме смелости… Под лучами клонившегося к горизонту солнца серебрилась чешуйчатая поверхность реки; в половодье река заливала луга, теперь на гладкой равнине поблескивали стекла и стеклышки лужиц и озерушек, над ними с пронзительным криком и дробным щебетом носились птицы. Пахло сыростью, прелью и смолевым дымком — его приносил ветер из темневшего поодаль леса. На лугах пробивались перышки молодой зеленой травы. А цветов не было.