Людмила попыталась восстановить в памяти давнее, то, что было между нею и Виктором. Но там были только встречи и расставания. Радость, огненная радость встреч и боль расставаний, потом долгие, терпеливые ожидания новой радостной встречи. Подумала: вот вышла бы опять замуж, а будет ли хорошо? Не получится ли это счастье Маши и Сергея Михайловича, узкое, хилое, комнатное? Грустно! Лучше ни о чем не думать, ничего не загадывать.
Но дня через три она вернулась к этим размышлениям и даже отважилась поговорить о "Семейном счастье" Толстого, вообще о счастье с Марией Николаевной. Подсела к отдыхавшей на диване свекрови и осторожно завела разговор.
Мария Николаевна сперва отзывалась односложно: да, нет; да, бывает счастье, как оно описано Толстым, нет, вовсе не обязательно, чтобы у всех так. Под конец махнула рукой и сказала:
— Не знаю, чего ты заубивалась, что да как. Всяко бывает. А про "Семейное счастье" Лев Николаевич говорил, что эта повесть у него слабая.
— Слабая? — удивилась Людмила. — А так убедительно, глубоко.
— В других-то у него еще глубже и убедительней.
— И уж совсем без семейного счастья!..
— Затвердит свое! Да какое там могло быть счастье у всяких бездельников?
— А скажи, мама, — немного помолчав, снова заговорила Людмила, — бывает и первая любовь, и вторая, и еще какая-то по счету?
— Почему бы и нет.
— И не такая грустная, как в "Семейном счастье"?
Мария Николаевна приподнялась на локтях; сердито скрипнули пружины дивана.
— Да включай-ка ты радио, хватит изводить себя по-пустому!
И Людмила кинулась к репродуктору, почувствовала, стало светлей на душе еще до того, как в комнаты хлынула музыка.
Несколько следующих дней прошло у нее в беспрерывных хлопотах по заводоуправлению: помогала отделу труда и зарплаты провести хронометраж занятости слесарей-сборщиков, подсчитывала экономию от рационализаторских предложений, бегала по цехам, выявляла неиспользованные мощности станков и машин, просто скандалила с народом, в особенности со строителями, из-за перерасходов. До хандры ли было! И о повести-то Толстого ни разу не вспомнила.
Однажды в обеденный перерыв молодежь заводоуправления затеяла игру в волейбол. Играли на заводском дворе, где между старыми тополями еще до войны была расчищена небольшая площадка.
Людмила вышла подышать свежим воздухом, ее тотчас окликнули:
— Ставайте, Людмила Ивановна, к нам!
— К нам, к нам, Людмила Ивановна, у нас не хватает шестого.
— И у нас неполный комплект, — услышала она голос Дружинина и подивилась, что не заметила его сразу, узнала только по голосу. Да он и мало чем отличался от других, в голубой манке, без фуражки, коротко подстриженный, правда, шире других в плечах, коренастее.
Ей продолжали кричать, чтоб она скорее ставала к сетке, а она глядела на Павла Ивановича, державшего наготове мяч, и раздумывала. Потом долго не могла решиться, на которую сторону стать: в команду, где Дружинин, или против. Кто-то из ребят уж взял ее сзади под локти и провел, поставил на свободное место. Тотчас прямо на нее полетел посланный Павлом Ивановичем мяч, легонький, мягкий, — Людмила определила это, коснувшись мяча пальцами поднятых рук.
— Счет открыт, — усмешливо сказал Дружинин.
И Людмила, еще не повернувшись, не проследив за мячом, поняла, что вина в этом ее, она и сама не отразила удара, и помешала сделать это другим.
А Павел Иванович уже снова метился в ее сторону, пошевеливая мяч на широкой ладони, шутливо приговаривал:
— Кажется, нащупал слабое место. Проверим, так это или нет.
Конечно, так! И второй мяч прокатился по пальцам Людмилы, ушел в аут.
Людмила начала было досадовать на себя, что разучилась играть, подводит свою команду — Дружинин переменил направление ударов; теперь мяч летал в другой край поля и летал не плавно, описывая над сеткой дугу, а по прямой линии, над самой сеткой, со звоном. Интересно, как он бил по мячу: кулаком правой руки, как молотом, по вертикально подкинутому левой рукой. И торжествовал, когда мяч прорывался сквозь лес рук противника:
— А-ха, поднимаете руки! Сдаетесь!
Никогда не видела его Людмила таким: веселым, бодрым, шумливым, обычно Павел Иванович был задумчив, печален и тих.