От главпочтамта Людмила свернула на улицу, что вела к парку машиностроителей, и пошла по солнечной стороне. В глубине улицы висела Голубоватая дымка. Мягко шелестели на ветру тополя. Удивительно: не прошло и пяти дней, как начал опушаться лес, а тополевый лист уже крупный. Теперь северная природа торопилась, природа спешила жить в полную силу, потому что лето коротко, а холодная зима велика.
Заторопилась и Людмила. Домой, домой! В этот момент ей явственно представилось, что там, на Пушкинской улице, в цветущем садике, на скамье, сидит-дожидается Павел Иванович и она должна не идти, не бежать, а лететь.
— Как здоровье-то? Ничего?
— Нормально. — Дружинин пожал плечами: что за беспокойство о его здоровье, второй раз спрашивает — как? — С весны поболел немного, отлежался.
— Подремонтировался? — На сухих, бескровных губах Рупицкого проступила еле заметная улыбка. Секретарь горкома побарабанил крючковатыми пальцами вытянутой руки по гулкой, оклеенной коричневым дерматином фанере письменного стола. — Говорил Абросимов, как ты пластом свалился тогда, как врачи поднимали тебя своими домкратами. И Кучеренко рассказывал. Отпуск не собираешься брать?
— Двух в году не положено, был в отпуске зимой.
— Кажется, в Белоруссию съездил?
— Побывал в знакомых местах. — Павел Иванович облокотился на стол, раздумывая, к чему весь этот разговор.
— Там, где до войны работал?
— Там.
— А не кажется тебе, Дружинин… — Рупицкий откинулся на спинку стула, скрипнувшего под его негрузным, но веским телом, — не кажется, что тесновато, душно тебе за спиной то одного директора, то другого, пора выходить вперед и браться за самостоятельную работу?
— Тесновато, душно… — усмехнулся Дружинин, расстегивая верхнюю пуговицу вышитой косоворотки. — Иной раз думаю: подобрал себе работенку после войны — не бей лежачего.
— Ну, так тоже нельзя, работу ты не сам себе подбирал, тебя назначала Москва, учитывая состояние здоровья. Да и работа важная, трудна она или не трудна.
— Поня-ятно. Да вот как поглядишь назад, никаких за тобой следов, душа разрывается на части.
Секретарь горкома насупил колючие брови.
— Предлагалось тебе возглавить завод, ты отказался.
— Не будем говорить об этом, вы знаете, почему я отказывался.
— Ну, хорошо. Порядок наводится с твоим участием на заводе, ты не записываешь этого в актив? Подольского сумел раскусить, освободились от гастролера — это не в счет? У нас, я смотрю, часто наоборот бывает: хлопочем по мелочам, а серьезное, что касается настоящего дела, упускаем. Проявляем бдительность в пустяках, за воришкой-карманщиком носимся, высунув язык, а взломщику со связкой ключей кланяемся. Тут и горком в свое время пальнул из пушки по воробьям, а коршуна-то в небе и не приметил.
Павел Иванович догадывался, о чем именно речь.
— Запоздалое, но признание ошибки?
— Не очень уж запоздалое, раз Абросимов с прошлого года на своем месте сидит. Да и урок получил он, думается, предметный.
— Но — признание?.. — настаивал Павел Иванович, придвигаясь со стулом ближе к Рупицкому.
И тот положил мирно руки на стол.
— Погорячились тогда на бюро горкома. Не было полной уверенности в тыловике. Тут еще Изюмов сгустил краски, мол, не потянет товарищ, министерство пришлет опытного директора. Это он о своем родственнике, Подольском, заботился. Но министр хорошо сделал, убрал обоих из номенклатуры. Судить, видимо, оснований нет, держать у руководства тоже. — Рупицкий выпрямился на стуле. — Так вот, тесновато, глухо тебе в заместителях, даже "не бей лежачего", — все это, положа руку на сердце, так. Меня и Москва уже спрашивает: "Как там Дружинин, отдышался ли?" Говорю: "Жив курилка и сравнительно здоров". Значит, не переборщил по части здоровья?
— Нет.
— Тем лучше для дела. А теперь, дорогой товарищ, по существу: начинаем думать о перевыборах в первичных организациях, горком намерен вернуть тебя на партийно-политическую работу. Принципиального возражения нет? — И, не ожидая согласия, Рупицкий продолжал, роясь в выдвинутом ящике письменного стола: — Опыт по части этого у тебя армейский, большой, со здоровьем, будем считать, дело пошло на поправку, а работа замдиректора не вполне устраивает — узка. Как, если на самостоятельную, секретарем партбюро на своем же заводе?
Павел Иванович подумал. Конечно, не век же ему сидеть за спиной Абросимова, ругаться с начальником транспорта Пацюком, зализывать старые раны. И Абросимов намекал — секретарем, и Кучеренко говорил, трудновато ему, хотелось бы подучиться. Кроме того, это лучше, чем прежнее предложение Рупицкого о работе в горкоме, по крайней мере, — среди знакомых людей, рядом с Людмилой. В последнее время он все чаще думал о ней; видеть ее даже мельком было постоянным желанием… Но почему Рупицкий торопится? Ведь перевыборы будут осенью, до осени еще далеко. Он спросил об этом.