И потому, что его не было, хотелось скорее уйти в лес, убежать от своей досады.
— Пошли, Фаина Марковна. Может, удастся случаем, — Людмила искоса поглядела на Михаила Иннокентьевича, — попробовать кедровых орехов, кто-то, не помню кто, обещал.
— Конечно, конечно, — тотчас подтвердил Абросимов. — Правда, шишки еще зеленоваты и за ними надо лезть, а я не захватил с собой специального костюма…
— Пасуете? Слышите, Фаина Марковна, наш рыцарь-покровитель уже отказывается лезть на кедры, он забыл дома латы.
И в лесу она шутила, смеялась, тоже с намерением — унять досаду, тоску. Даже забралась из озорства на черемуху. Потом снова подбивала Абросимова залезть на кедр и нарвать шишек — синеватыми гроздьями они висели на концах сучков.
Смеялась, а на душе было тяжело — одна. И ничем не уймешь, не заглушишь этого скребущего по сердцу чувства одиночества.
Немного приотстав от Абросимовых, она огляделась вокруг, прислушалась: где-то ритмично настукивал дятел; на пологое взгорье весело взбегал молодой бронзовый соснячок; пахло подогретой на солнце смолой; в безоблачную синеву летнего неба впечаталась густозеленая хвоя. Чистота, тишь, благодать… Но к чему ей все эти прелести, если не с кем ими любоваться, если нет рядом того, кто один мог бы… А если он приехал и ждет?
— Людмила Ивановна-а-! — пронесся по лесу оклик Фаины Марковны.
Не ожидая, пока он растает, Людмила откликнулась:
— Зде-есь я! Близко!
— Не отставайте!
— Идемте скорее к машинам, посидим у костра!..
А теперь вот Людмила сидела у маленького, только для виду разведенное костра и не могла дождаться, когда закончит свой рассказ о заводе старик Кучеренко.
— Скоростное резание и точение на высоту подняли — хорошо, металлизации ход дали — больно ладно, экономию плановую и неплановую выжимаем из каждого резца — тоже не пустячное дело, — говорил Григорий Антонович, лежа на животе и уткнувшись носом в траву. — Но главное-то — качество! — мы сумели во внимание взять? Не сумели пока! Да мыслимое ли дело, машины опять с дефектом пошли, получаем от заказчиков рекламации.
Дружинин пригладил ладонью коротко подстриженные волосы, так коротко, что не разглядеть седины.
— Сколько в этом месяце рекламаций, Людмила Ивановна?
— Пока две.
— Пока две! — за слово ухватился старик. — Сегодня две, а завтра появится вдвое больше. Вот я и говорю: задумались о качестве, да не крепко. Темп нарастили, качества нет. Да рублем, рублем надо того, кто делает машины и недокручивает какие-то гайки!.. Подвернется случай, я и Абросимову это скажу, у меня не заржавеет.
"Ну старичок, — подумал Павел Иванович, переглянувшись с Людмилой, — и на отдыхе он не может без думки о заводе, без критики. Правда, у себя дома, по пути на завод, даже в лесу критикует директоров смело и беспощадно, на собраниях и планерках больше отмалчивается".
Но и за то беспокойство, которое у старого мастера всегда было, Дружинин уважал его. В каждом коллективе обязательно найдется человек, который раньше многих других и резче других реагирует на все чуть заметные поначалу изменения или тенденции. Это — люди-барометры. С поразительной точностью отмечают они температуру кипения общественной жизни. Таким барометром на заводе горного оборудования был Кучеренко Кто первый когда-то забеспокоился, что директор Абросимов мягкотел, со всеми — надо не надо — за ручку, по имени-отчеству, а дело страдает? Григорий Антонович. Кто скорее других нутром понял Подольского — авантюрист, подлая душонка? Кучеренко. Теперь, когда дела на завода пошли лучше, когда не только горком, но и обком партии, министерство хвалят Абросимова за экономию средств, за ритмичный выпуск машин, мастер Кучеренко находит у Михаила Иннокентьевича новую слабость: увлечение движением вширь вместо того, чтобы двигаться вширь и вглубь. Только этим и можно объяснить неприятные случаи дефектов в больших выпущенных машинах…
— Теперь не то, что год, два года назад, — продолжал Кучеренко, поклевывая носом в такт каждому слову, — другое время и другой с нашего брата спрос. И товарищ директор должен бы учитывать ситуацию.
— А вы ему это говорите, вон он идет, — сказала Людмила. — Хотя, лучше не сегодня, надо и Абросимову дать отдохнуть.
— Ради выходного, правильно, можно воздержаться, — тотчас согласился старик.
На полянке между соснами молодежь затеяла танцы, Петя Соловьев, высмотрев Веру, ушел туда, место его у потухшего костра занял Михаил Иннокентьевич; прилег на бочок и сдернул с близоруких глаз, видимо, надоевшие очки.