Оставшись один, Дружинин долго сидел неподвижно, в раздумье. Разношерстный на заводе народ. Подраспущенный. Пожалей другого, только сделаешь хуже. А Михаил Иннокентьевич, видимо, очень жалеет. Деликатен да мягкотел… И в то же время нравился этот человек. О квартире Баскаковых он, Дружинин, чуть заикнулся, директор уже подтвердил: «Да, требуется капитальный ремонт. Вчера я приказал жилищному управлению, сделают вне очереди». Через несколько дней встретились на планерке — «Выделены и материалы, и люди», — хотя Павел Иванович знал это и сам.
Теперь, остановившись в распахнутой двери, Михаил Иннокентьевич воскликнул:
— Закончили! Вам еще не докладывали работники жилищного управления?
Дружинин сразу догадался, о чем именно разговор.
— Нет.
— Видимо, не успели. — Михаил Иннокентьевич сел на диван, скрестив маленькие, чуть ли не в подростковых ботиночках ноги.
— Уж очень быстро или, выражаясь официальным языком, оперативно сделали, — несколько смущенно проговорил Павел Иванович. — Может быть, плохо отремонтировали или не все, что требовалось, сделали?
— Все, Павел Иванович, и все, как надо, сам проверил сейчас.
— Даже? — Дружинин готов был облобызать этого человека, не посчитавшегося с личной загруженностью, чтобы устроить семью погибшего фронтовика. Вообще человек он отзывчивый, ясный, что бы там ни говорили мастер Кучеренко и даже министр, что бы ни подумывал иной раз сам. По своей откровенности сразу же, при первой встрече, рассказал о всех недостатках в работе завода, ни в чем не выказал себя, свои достижения, наоборот, повторил: «Слаб еще. Слаб!».
То, что завод отставал с планом, явно угнетало Абросимова. Он делался все озабоченней. Вот и теперь тяжело перевел дыхание и проговорил чуть ли не со страданием:
— Попадет мне, чувствую, Павел Иванович.
— За план? — помедлив, спросил Дружинин. Он и сочувствовал директору — трудности, — и отчетливо понимал, что одними трудностями нельзя оправдать провала с планом. Как ни трудно, а горное оборудование завод должен давать.
— За все, вместе взятое, — вздохнул Абросимов. — Пройдемте, если располагаете временем, по цехам…
Эти высокие, строго вычерченные стены цехов, голубоватый свет косыми полотнищами от застекленной стены, эта свежесть сквозняка вентиляторов, запах масла, железной гари, подпеченной земли, этот гром мостовых кранов над головой, даже с молнией, когда работают электросварщики — все это было знакомо Дружинину и всегда вызывало чувство гордости за человека, маленького среди огромных вещей, но способного придать им звуки и краски, вдохнуть в них жизнь.
С такими чувствами и мыслями шел Павел Иванович по заводу и теперь, пока не очутился в последнем пролете сборочного цеха, среди нагромождения частей и узлов драги. Здесь как-то тоскливо, пасмурно сделалось на душе. Потому тоскливо и пасмурно, что большая плавающая машина не вырастала в воображении действующей, живой; беспорядочное же нагромождение ферм, балок, лебедок, черпаков создавало картину страшного разрушения.
Михаил Иннокентьевич, забежавший вперед, был уже здесь, беседовал с пожилым человеком в потертом ватнике и подшитых валенках.
— Ну а ленточный транспортер? — спрашивал Абросимов.
— И ленточный, — устало отвечал собеседник. — Если бы не случай с карточками у мастера, и этот успели бы сегодня собрать. Только в транспортерах ли суть? Вы, Михаил Иннокентьевич, давайте нам основное, без чего машина не оживет.
Абросимов переступил с ноги на ногу.
— И что же он, мастер, все до единой карточки потерял?
— Все, как есть. На двадцать дней месяца хоть сейчас зубы на полку клади… Будь моторы на месте, и остальное все закрутилось бы, Михаил Иннокентьевич…
— Поэтому и заболел? Из-за карточек?
— По всей видимости, так. Он же квелый, забывчивый стал, как похоронил последнего сына.
— Да-а, — поглаживая ладонью залысины, протянул Михаил Иннокентьевич. Быстро поправил очки, сверкнувшие на свету тонкими стеклами. — Хлопочу об этих моторах, должны вот-вот поступить. Теперь уж не завод-поставщик, а железная дорога режет нас без ножа.
В первом механическом цехе, осмотрев отремонтированные станки, директор разговорился с профоргом о невыплаченных прогрессивных, с бригадиром — насчет ордеров на ботинки и сапоги, с девушкой-крановщицей — о беспорядках в общежитии. На обратном пути из цехов Павел Иванович упомянул о подсобном хозяйстве — мало дает продукции для рабочих столовых, придется съездить и по-настоящему разобраться, что там делает Токмаков. Абросимов доверительно дотронулся до его руки: