За чаем Мария Николаевна сказала:
— На заводе-то новость: будто бы Абросимова снимать с должности собираются.
— Снимать? — удивилась Людмила и отодвинула от себя чашку с блюдцем.
— Так говорят. И Клава Горкина говорила, виделись в магазине, и Михал Михалыч подтвердил. Будто бы на активе сильно ругали, — слабое руководство. После этого горкомовская комиссия проверяла завод, а теперь еще из Москвы едет, министерская… Что за про-винка у человека, ума не приложу.
— Пусть не распускает вожжи! — выпалила Людмила. И замолкла, покаялась. Ведь знала же, что за человек Михаил Иннокентьевич: старательный и честнейший. Надоедал ей помощью и сочувствием? Так ей казалось. Людмила искренне пожалела директора: не взъестся он на тебя, не накричит, копейки не пустит в расход без совета с главным бухгалтером, не его предостерегай от нарушений финансовой дисциплины, а он тебя поправит и предостережет. — А из-за чего, мама, разгорелся сыр-бор?
— Не знаю, милая, будто бы с того актива пошло, будто новый заместитель начал какие-то выявления.
— Дружинин?
— Стало быть, он.
Опять Дружинин! Опять этот человек на пути!.. Людмила нервно потеребила бахрому скатерти. Дружинин, который не помог в беде ее мужу, теперь обрушивается на их завод, на смирного и безответного человека Абросимова, чего доброго, на заводскую бухгалтерию, на нее, Людмилу!.. Сам хочет директором стать?
— Завтра же, мама, пойду на завод и все подробно узнаю, — сказала она, порываясь из-за стола, будто „завтра“ означало сию минуту, сейчас.
— Пей-ка еще с вареньем да ложись отдохни, — посоветовала свекровь. — Галя не помешает, пойдет со мной в магазин, а в спальне натоплено… Собирайся Галочка!
Уставшая с дороги Людмила разобрала постель и легла. И чуть заснула, увидела сон: незнакомый человек ведет ее неизвестно куда, он впереди, она сзади. Кинуться бы в сторону — поймает, заставит идти силком. Крикнуть? Но кричать не в состоянии — отнялся голос. Тогда Людмила пытается замедлить шаг, может, странный человек уйдет вперед, и ей посчастливится все-таки скрыться. Но он вдруг оглянулся: улыбающееся белобровое лицо альбиноса, оно не казалось бы страшным, если бы не увеличивалось, приближаясь, как на экране кино. Вот уже ощутимо дыхание, так оно близко. И Людмила вскрикнула, вскрикнула и проснулась.
Хорошо, что Марии Николаевны с Галочкой не было дома, никто не услышал ее голоса. Людмила села на кровати и смахнула концом простыни холодную испарину с лица. Странный сон!.. Еще и вечер не начался, а в спальне было темно, — Мария Николаевна предупредительно закрыла ставни. Душная тьма! И Людмила потянулась к выключателю, зажгла свет. Вот теперь легче дышать; тепло, светло, уютно — она дома, какое может быть беспокойство? И что она испугалась и этой случайной встречи и совершенно глупого сна!
Но заснуть больше Людмила не могла. Ей стало казаться, что уже тем, что она не пренебрегла помощью встречного на вокзале и шла с ним рядом, что думала о нем и даже увидела его во сне, она оскорбила память Виктора. А она не хочет расставаться с ним даже с мертвым, никого не желает знать, кроме него. Глупый сон!.. Виной всему эта праздность, отпускное ничегонеделание. Завтра же она пойдет на завод и попросит Абросимова вызвать ее на работу, опять займется своим делом и убьет в себе все, все!
Утром следующего дня Людмила была на заводе. Еще до того, как в директорском кабинете начинались часы пик: бесконечные телефонные звонки, совещания, срочные вызовы ответственных работников заводоуправления, начальников цехов, бригадиров, Людмиле посчастливилось встретиться с Абросимовым. Утомленный, осунувшийся за последнее время, он внимательно выслушал ее и спросил:
— У вас затруднения?
Людмила сразу поняла, что это значит: „у вас затруднения с деньгами и вы хотели бы не сидеть дома, работать?“ И хотя не это привело ее на завод, она опустила глаза и утвердительно кивнула. Ей подумалось: скажи, что острой нужды в деньгах нет, что просто хочется скорее работать, и Михаил Иннокентьевич откажет в просьбе, как бы ни было трудно ему самому с молодыми неопытными бухгалтерами, как бы ни нуждался в отдыхе он сам!