— А крышки-то, кажется, и нет, — прищурясь, сказал Дружинин.
— Доски поверх набросаны, толь кое-где разостлан. Конечно, разве это спасение для здания? И снег его засыпает, и дождь мочит нещадно. Да раз такие уж завелись на нашем заводе порядочки… — Кучеренко спохватился и затрусил к разметенному тротуару. — До вечера.
— После смены ждите у проходной, заеду.
— Не надо, я пешечком, я сам!
"Боится, в случае чего, обронить лишнее слово, — подумал Дружинин. — Значит, мало тебе доверия, квартирант!.."
Он угадал мысли старого мастера. Целый месяц Григорий Антонович мучился угрызениями совести: наговорил былья и небылья квартиранту, тот и выступил со своей критикой на активе, и потянулись после этого к Михаилу Иннокентьевичу комиссия за комиссией. А что он, Абросимов, сделал народу худого? Ничего. Если с директорским руководством у человека не получается гладко, так вот ты, горком, и подай руку помощи, чем снятием грозить, — недаром слух-то пошел, собираются снять…
В последние дни он, было, успокоился, потому что держал язык за зубами. А сегодня вот опять брякнул: "Раз такие порядочки…" Спохватился, да поздно, слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
Над площадью, окаймленной седыми от куржака тополями, висела желтая мгла. — смесь дыма и пара. Будто где-то горело. За черной громадой Дворца, за каменными заиндевелыми зданиями, лепившимися одно к другому, тяжело и тревожно дышала электростанция. Павел Иванович прислушался: шумный гул нарастал, чудилось, близятся самолеты, разрывая упругий воздух. Но это лишь мгновенное воспоминание минувшего; пройдет и пять, и десять лет мира, а слух и зрение все так же ясно будут улавливать незабываемые звуки и краски войны.
Дружинин еще постоял, подумал и, махнув шоферу, мол, может отправляться в гараж, ежась от холода, шагнул к черному зданию без дверей, без окон. Он ехал и шел сюда разобраться: почему медленно достраиваются и Дворец, и жилые дома, чем занят начальник ОКСа Юрий Дмитриевич Свешников, как помогают ему коммунисты, их партгруппорг Чувырин. Наконец надо было сделать что-то практически, чтобы вывести строительство из прорыва, помочь Абросимову, на которого ополчился горком… Накануне опять собрались треугольником и договорились, кто, куда, с какой целью идет, Павел Иванович выбрал себе ОКС; вечером позвонил Свешникову и сказал, что придет в девять утра, на весь день.
Было девять. В тесной, кое-как сколоченной из досок и засыпанной опилками конторке топилась железная печка. Свешников сидел за шатким столом и машинально перебирал костяшки на лежавших перед ним счетах. На его дорогом черного драпа пальто не было ни пылинки, как два перышка, белели концы накрахмаленного воротничка сорочки, видневшейся из-за бортов пиджака и пальто. А лицо было тусклым и нудным. Не старое еще, а нудное и потому какое-то старообразное лицо. Все из-за водки!
Приняв через стол веревочную, без костей, руку Свешникова, Павел Иванович нарочно тряхнул ее. Было досадно, что существуют на свете вот такие безвольные люди, отравляют жизнь себе и, конечно, другим.
— Приступим к обходу? — спросил тот, осторожно надевая на красивую, с роскошными белокурыми волосами голову шапку из мелкого черного каракуля.
— Ведите…
На улице обоих окутало паром собственного дыхания. Морозы стояли крутые; воздух был жесткий, на стылую, скупо припорошенную землю сыпалась колючая изморозь. Павел Иванович подмял руку в перчатке — на пушистой дымчатой шерсти засеребрился иней; сквозь шинель и китель чувствовалось, как к плечам опять подбирается холодок.
— Ну-с, — проскрипел ржавой жестью пропитой голос Свешникова, — мы с вами у Дома культуры с фасада.
— Почему у "Дома"? — резко повернувшись к нему, запротестовал Дружинин. — У Дворца!
— Мы у Дворца культуры с фасада, — тотчас поправился начальник ОКСа. — Здание, как видите, перед нами в черновом виде и пока что весьма непривлекательно. — Голова его чуть заметно приподнялась, взгляд остановился на огромном проеме в степе. — Здесь будет главный вход с гранитной лестницей и скульптурами.
Они прошли в полутьму нижнего этажа. На земляном полу валялся строительный мусор, в деревянных корытах замерзла бурая глина, из разбитой бочки при едва заметном дуновении ветерка курилась известь-пылевка. Ни одного рабочего на строительстве не было. Холод, запустение, пыль… Средства на подготовительные работы перерасходованы, какая могла быть достройка!