— У нас же заградительный вал, высокий и прочный, — не подумав, сказал Абросимов.
— Чем черт не шутит!
— Так-то оно так.
— Ведь и наводнения, как я выяснил, здесь бывают не каждую зиму. Наводнение зимой, в мороз… А я, признаться, и не помышлял, что знаменитая сибирская река сколь поэтична, столь и коварна, и уж думать не думал, что с первой минуты пребывания в должности… на новом месте буду заниматься чем-то полувоенным-полугражданским. Хорошо, что за плечами некоторый фронтовой опыт. Вы тоже, надеюсь, глотнули пороха в Отечественную войну?
— Можно сказать, нет, мало, — признался Абросимов. — Если и глотнул, так пыли в монгольских степях.
— Японца караулили?
— Да.
— Знаю, знаю о вашем великом стоянии. — Подольский слегка скривил губы, но тотчас лицо его осветилось сочувственной улыбкой. — Что ж, воин — человек подневольный, куда пошлют, там и будет стоять. — Он опять взглянул на часы, золотые, в решетчатом панцире, и сверил их с кабинетными. — Четверть девятого. Будем собирать людей, Михаил Иннокентьевич? Конечно, самых надежных, желательно коммунистов. Кстати, кто у вас секретарем партбюро, все тот же — однажды видел в Москве — Кучеренко? Заместителем по общехозяйственным и административным Дружинин?
Абросимов утвердительно кивнул.
— Хорошо бы позвать их сюда, так сказать, на командный пункт.
— К сожалению, заместитель опять приболел. Секретарь бюро здесь, на территории завода. Народ тоже извещен, собирается в клубе.
Всю ночь коммунисты и комсомольцы, рабочие, инженеры и техники, не занятые в ночных сменах, были на ногах. Группа Абросимова дежурила на заводском дворе, подправляя и наращивая вал. Но вода поднялась только до подошвы вала, и утром кое-кто хихикал над бывшим директором, мол, и тут ему, бедняге, не повезло, и тут напрасные хлопоты… Люди же, которых возглавлял Подольский, на трех вездеходах, присланных воинской частью, плавали по залитым водой улицам, вывозили пострадавшее население. Ночью им удалось спасти какую-то семью чуть ли не от неминуемой гибели, и утром все на заводе узнали, как чудо-машины пригодились в беде и кто их, каким чудом сумел раздобыть.
Снова директора встретились в заводоуправлении только в полдень.
— Приветствую! — воскликнул Подольский, распахнув дверь. Быстро прошел по ковру и через большой стол подал руку Михаилу Иннокентьевичу. — Отдыхали?
— Отдыхал, — не всю правду сказал Абросимов, так как дома он еще не был, утром соснул в кресле, а теперь вот вызывал то один, то другой цех, справлялся, не поднимается ли снова вода, не просачивается ли где-нибудь через почву.
— Удалось соснуть, освежиться и мне, — сказал Подольский. — Правда, номер в гостинице попался не ахти как спокойный, соседи справа и слева молодые, горластые, но чуть дотронулся головой до подушки, ничего больше не слышал. — Он подсел к столу Абросимова, облокотился. — На заводе благополучно?
— Пока никакого ущерба не причинено.
— Так что вы ночью и в галоши не набрали водички?
— Нет, все обошлось мирно.
— Тоже великое стояние? — Снисходительная улыбка появилась на лице Подольского и тотчас исчезла. — Тем лучше! Между прочим, вы хорошо придумали: заградительный вал, при очень большой воде он один принес бы спасение… Может быть, приступим к приему-сдаче дел? Если вы, конечно, готовы и расположены.
Михаилу Иннокентьевику показалась глубоко оскорбительной эта бесцеремонная поспешность преемника, хотя Подольский и обставил ее смягчающими словами "конечно" и "может быть".
— Я готов, о расположении говорить не приходится, — сказал он тихо, сутулясь. — Давно готов. Не сумел управлять заводом, освобождай насиженное место, не задерживай.
— Вы не так меня поняли, Михаил Иннокентьевич, — виновато засмеялся Подольский, — или я не так выразился. Право же, я не собирался вас обижать. Да и неужели вы серьезно думаете, что мне позарез нужно ваше, Михаил Иннокентьевич, директорское кресло? Не-ет! — Глаза его подернулись влагой. — Не с таким уж пылом и жаром я ехал в ваши края, Михаил Иннокентьевич. Даже без личного желания — воля партии. Вам известно, что я работал в министерстве, в Москве. В Москве у меня прекрасная квартира, укоренившиеся знакомства — тысячи благ. Кто же в моем возрасте — за сорок — с бараньим восторгом отрывается от дорогого и близкого? Да и зачем бы я стал менять столицу на захолустный Красногорск, где и театра-то приличного, думаю, нет, чтобы скрасить человеку личную жизнь.
Есть, и неплохой? Допустим, что так. И все же Красногорск не Москва и даже не улица Горького в Москве…