А Подольский, когда она вышла, долго еще смотрел на бесшумно закрывшуюся дверь, и довольная улыбка не сходила с его лица. Наконец-то он дождался — лед тронулся! Правда, характер Людмилы подсказывал ему, что он должен и впредь проявить особую выдержку, не сделать ни одного ложного шага. Ну что же, проявит, не сделает, коли женщина нравится, к тому же нужна. Великое дело для хозяйственника — контакт с государственным контролером!.. Была на первых порах и еще одна трудность: ведь Людмила — жена того самого майора Баскакова… Но в конце концов он махнул рукой, — кому известно о прошлом! Да и что там преступное сделано!?
Где уж было Людмиле, пусть неглупой и строгой женщине, но встречавшей разве таких простаков, как Вадим, быстро разобраться в замыслах человека, который и в кабинете-то своем ее ни разу не задержал больше, чем требовалось по делу. Бдительная в отношении других, даже тех, кто находился на расстоянии и ничего дурного не замышлял, здесь, поблизости, она не замечала, как против нее расставлялись сети.
В коридоре она попыталась было собраться с мыслями, понять, что с нею происходит, но ей помешал Дружинин. Он спускался по лестнице, какой-то до неузнаваемости старый, в больших карих глазах, всегда теплых и добрых, страдание и скорбь. Он же, оказывается, потерял во время войны семью, а теперь его без конца донимают болезни…
— Здравствуйте, — сказала она первая.
— Здравствуйте, Людмила Ивановна. Прослушал ваш четвертый по счету доклад, заключительный, — смело можно ставить пятерку.
— Не новое ли поручение собираетесь дать? — тихо засмеялась Людмила.
— Пока нет, я только говорю, как вы справились с первыми поручениями. Правда… подсчитать бы еще убытки от брака для многотиражки, да так же образно изложить, чтобы в душу человеку запало.
— И скоро надо?
— Не обязательно скоро. У вас же вот-вот подоспеет большая работа по займу, потом — отчет за апрель… — Дружинин окинул свою собеседницу ласковым взглядом. — А вы, Людмила Ивановна, сегодня особенная.
— Какая же? — удивилась она.
— Да весенняя.
Она посмотрела на себя — голубое шелковое платье, новые туфли, чулки-паутинка — и залилась (так с нею случалось редко) краской стыда. Нарядилась, как в праздник! Это и для нее самой было открытием. И по какому поводу?..
— Ну, до свидания, Людмила Ивановна, — не стал задерживать ее Дружинин. — Приветы Марии Николаевны и Галочке. — И торопливо скрылся в приемной директора.
Людмила шагнула к лестнице и снова остановилась. Она не знала, что ей думать и делать, куда идти. Наконец привычным кивком головы убрала с лица нависавшие белокурые волосы и чуть не до крови закусила губу. Никому она не поддастся! Ни Вадимам и ни Подольским! А уж Дружинин-то пусть не замечает, весенняя она или осенняя, он для нее никто!
— Когда ты была маленькая, ты говорила не "слюни", а "плюни".
— Так говорила?
— Так. — Сидя на корточках, Людмила выщипывала из морковной ботвы сорную травку; набрала горсть и кинула в борозду. То же сделала Галя, сидевшая по другую сторону гряды.
— А еще меньше была, мы с тобой ездили за город, огребали картошку, ты испугалась кузнечика.
— Кузнечика? — ахнула Галя. Губы ее раскрылись, обнажив щербинку между нижними передними зубками, — выпал первый молочный. — Он был сильно-сильно большой?
— Нет, Галочка, — засмеялась мать, — ты была сильно маленькая. Ты и говорить тогда еще не умела. Мы с бабушкой оставили тебя под кустом, на одеяле, кузнечик и подобрался к тебе. Да ка-ак прыгнет, затрещит! Ты и взвизгнула на все поле.
Галочка лукаво прищурилась.
— Я, наверно, думала тогда — самолет, хочет разбомбить меня.
— Ты сейчас это придумала, детка. Ведь правда?
— Ага.
"Уже большая, — подумала Людмила, — все понимает. Еще годик и — пойдет в школу, там окончит десять классов и, может быть, поступит в финансовый институт. Вот так и жить, следить за ее ростом, радоваться каждому новому слову, которое она произнесет, каждой мысли, созревшей в ее сознании".
В полдень они допололи морковь и встали. Людмила потрогала онемевшие в коленях ноги — пощипала надавленное колено с налипшими травинками и Галочка. Отряхнулись и пошли к дому.
Людмила осторожно ступала по гладкой тропинке, с неохотой, медленно отрывая от прогретой солнцем земли босые ноги. Ласкающее тепло как бы притягивало ступни, от ступней шло по ногам, разливалось по всему телу. Лицо и шею обволакивал ветерок, тоже теплый, ласкающий, — лето… А ранетки и яблоньки перед домом успели вытянуться, раздались вширь, только в их тени и держалась еще влажная утренняя прохлада. Еще месяц-два, и согнутся ветви под тяжестью багряных плодов, потом наступит зима, обложит деревья сугробами, потом — снова цветение… Конечно, так и жить, наблюдать за сменой времен года, наслаждаться теплом лета и радоваться бодрящему холодку зимы. Над головой — синее небо, рядышком — Галя… И Людмила пожалела, что коротка теплая тропка, хотя и тянулась через весь сад-огород.