— Люся!..
— Вы не должны так меня называть, вы не имеете права. — Она с ненавистью взглянула в его бескровное, подошвенной кожи лицо.
— Ничего не пойму! — пожал плечами Подольский.
— Я тоже, например, не пойму, как вы, директор, можете делать приписки в официальном донесении министру. — Людмила положила на стол все три копии четко отпечатанной телеграммы. — Я сама проверяла в цехах: пяти комплектов классификаторов и запасных частей к драгам завод в августе не сделал.
Подольский, прижигавший папиросу, раскрыл от удивления рот и беззвучно пошевелил губами, получилось, как на экране немого кино. Он никак не ожидал, чтобы бухгалтер, женщина, Людмила, пошла проверять цеха, сколько и чего там сделано за истекший месяц. Он и раньше делал приписки, не задумываясь, что будут его проверять. Но… раз проверила и, может быть, разболтала в заводоуправлении, надо выкручиваться.
— Ах, вот вы о чем! — засмеялся он, выдохнув клубище табачного дыма. — Если мы не сделаем этого, Людмила Ивановна, мы уроним славу завода, погубим свою репутацию перед местными организациями и главком. Сто с лишним процентов на протяжении нескольких месяцев и только сто в августе — парадокс! Нас подымут на смех, заплюют, мы лишимся всего, что с таким трудом добыли общими силами. И вам, главному бухгалтеру, приятно будет подумать, что завод снова сдал темпы?
"Что он мне говорит, этот вор? — негодовала Людмила. — Почему он говорит со мной, как с глупой девчонкой?".
— Я не могу называть готовой продукцию, которой еще нет!
— Она е-эсть! — протянул Подольский. — Пять комплектов горного оборудования и на первое число были готовы. Их только не успели пропустить через ОТК и отправить по назначению.
— Значит, они были еще в производстве.
— Вы поймите, государственный контролер, — в голосе Подольского стали пробиваться досадливые нотки, — показав эту продукцию готовой…
— …мы обманем себя и государство.
— Нет. Я смотрю на вещи иначе, мне лучше известна специфика нашей с вами работы. Если мы покажем эту продукцию готовой, мы не только сохраним свой престиж, но и обеспечим нормальную работу завода в следующем месяце. Потому что мы с вами получим дополнительные ассигнования! — Подольский почти выкрикнул эту фразу, стараясь задеть самолюбие Людмилы: как она, главный бухгалтер, не поймет азбучной истины в финансовом и коммерческом деле. — А продукция уже выпущена и ушла к заказчикам, первого, второго и третьего сентября. Что же преступное сделано? Ведь не будем же мы показывать ее второй раз.
Людмила отвернулась, замолчав, и Подольский вновь принялся убеждать ее: ему важно стронуться с места, набрать темп, тогда он пойдет семимильными шагами вперед, тогда святость финансовой дисциплины не будет задета ни одним пальцем.
— Да и что вы ко мне придираетесь? — наконец вспылил он. — Будто я в свой карман что-то государственное кладу. Для коллектива стараюсь, коллективу нужен успех!
— Приучайтесь работать организованно и ритмично, — тихо сказала Людмила, — скорее добьетесь успеха. А сообщение — не подпишу. — Она встала.
— Это окончательно?
— Да.
На другой день Подольский вызвал Людмилу и предложил оплатить слесарям-сборщикам сверхурочные — в дни штурма народ работал день и ночь. Людмила и от этого отказалась.
— Ищите виновников штурма, пусть они отвечают рублем. Я у них сделаю удержания и заплачу тем, кто переработал.
— А я заставлю вас выполнить мой приказ.
— Не заставите.
— А вот и заставлю. — Он положил перед собой сколотые булавкой бумаги и на углу верхней, рядом со своей подписью расписался вторично. — Воленс ноленс! Хочешь не хочешь!
Людмила понимала, что после второй резолюции директора она обязана выполнить его приказ. Прав он или не прав — выполняй, плати деньги, а потом, если хочешь, жалуйся, отстаивай свою правоту. Она чуть не заплакала, слыша, как скрипит перо Подольского; дважды хлопнуло по бумагам пресс-папье.
— Вот так!
Дома о своей перебранке с директором Людмила все рассказала Марии Николаевне.
— Я не думала, что он опустится так низко, рискнет обманывать себя, коллектив завода, Москву.
— А ты спокойнее, — посоветовала свекровь, пододвигая к ней стакан с черничным киселем. — Волнением-то не поможешь.
— Да как же не волноваться, мама, ведь жульничает, явно жульничает! Тогда, по приезде, затеял перевод завода на оборонное — авантюра не удалась, позднее — хитрил с ассортиментом, чтобы натянуть процент, авторитетней выглядеть перед Москвой. — разоблачили, теперь занялся приписками. Ну что это за хозяйственник? Порядочность его где?