— Мария Николаевна! — вдруг прозвучал незнакомый, но ласковый мужской голос. Послышалось? Раздумывая, не решалась поднять головы. — Мария Николаевна, это вы?
Она оглянулась и встала. По песчаной, обдутой крылышком ветра аллейке шел невысокий человек с юным на вид лицом, одетый в тужурку из коричневой кожи, на руках его были кожаные перчатки с крагами. Кто он такой?
— Вы меня не узнаете, Мария Николаевна? — спросил незнакомец, снимая перчатки и не решаясь подать руки. — Десятилетка имени Льва Толстого… классная комната окнами в сад… самая задняя парта, над партой — портрет Льва Николаевича…
Часто-часто мигая, старушка смотрела в розовое лицо говорившего и настойчиво вспоминала. Ведь так много прошло перед нею учеников, сколько было классных комнат и даже школ.
— Еще "не было" я писал почему-то вместе, и вы однажды сказали: "Чтобы больше этого не было". Я и запомнил, перестал ошибаться.
И как в доме делается светлей и светлей, когда один за другим открываются ставни, так прояснялось воспоминаниями прошлое старой учительницы.
— Еще сидел за мной ученик: он нарезал головок от спичек, насыпал их в щель парты и выстрелил на уроке гвоздем.
— Так это ты, Петя Соловьев?! — молодо воскликнула Мария Николаевна.
— Я самый, ваш ученик.
— Помню, помню. — Мария Николаевна доверительно дотронулась до его руки. — Вы были способным мальчиком со склонностью к технике и тихо сидели у меня на уроках.
— Не всегда тихо, — смущенно сказал Соловьев, почертив сапогом по утоптанному песку аллеи. — Ведь и стреляли мы тогда заодно с товарищем, только попало больше ему.
— Полно-полноте! Кто старое, плохое, вспомянет, тому глаз вон. На фронте, наверное, были и стреляли из пушки?
— Был, стрелял, правда, из автомата.
— Теперь опять на заводе?.. Батюшки, да я же слышала о вас, рассказывала Людмила, я только не поняла, о каком Соловьеве она говорит.
— Вам домой, Мария Николаевна? — Петя надел кожаные перчатки. — Я вас подвезу на машине.
— Не на собственной ли?
— На своей.
— Ну, прокати.
К старушке вернулась бодрость. Петя Соловьев! Она научила его читать и писать, он вырос и стал прославленным токарем. Он побывал на фронте, не раз, конечно, глядел смерти в глаза, но вынес все беды и страхи и с победой вернулся домой. Петя, бывший ее ученик!.. И Мария Николаевна пристыдила себя за уныние, которому предалась несколько минут назад, за жалобы на старость и одиночество — разбренчится старая жесть!
Соловьев довез ее до дому, в дом зайти отказался: спешит со сборами на охоту, утром едут вместе с Дружининым в тайгу.
— Ну, хоть ненадолго, на полчаса, попотчую чаем, большего-то угощения нет.
— Не побрит, Мария Николаевна, только со смены…
— Да у тебя и брить-то нечего, — махнула рукой старушка, — вон какой молодой!
Они прошли в дом. Но угостить чаем своего бывшего ученика Марии Николаевны не удалось, дома ее ждала неприятность: заболела Галочка, раньше времени вернулась из детского сада и теперь хныкала — болит голова. Петя съездил в аптеку за аспирином; девочку уложили в постель. После этого было уже не до чая, не до разговоров о прошлом — Соловьев попрощался и вышел.
Под вечер у Гали поднялся жар, все тело ее так и пылало: больше не радовали ее игрушки и куклы, почти безразлично отнеслась она к принесенным из магазина конфетам-подушечкам; при каждом вздохе из груди девочки вырывался хрип. Мария Николаевна напоила ее отваром сушеной малины, сделала холодный компресс; не отходила от кровати больной ни на шаг.
Людмила с работы пришла поздно, часов в одиннадцать. Увидела мокрую повязку на лбу дочери и все поняла. До утра они вместе с Марией Николаевной не сомкнули глаз. Чего только не передумала за ночь. Вдруг у Галочки опасная болезнь, например, воспаление легких? Вдруг заставят положить в больницу? Девочка всегда была возле матери или бабушки. Лучше бы не отдавать ее в детский сад, кто там будет следить за чужим ребенком, как за своим. Винила Людмила и себя: увлеклась работой, различными поручениями, ввязалась в перебранку с дирекцией и перестала следить за девочкой, довела, что та простудилась.
Ей хотелось, чтобы свекровь поругала ее. За что? За что угодно, хотя бы за позднее возвращение домой, за работу в неурочное время; собиралась уйти с завода, а сама сидит в заводской бухгалтерии и ночами. Или за эти статьи и доклады на экономические темы, за беготню по участку и теперь, когда нет никаких выборов. Мария Николаевна даже не спросила, где невестка допоздна пробыла, и гуляй всю ночь, так не упрекнет, не скажет грубого слова. "Живи, пока молода, — усмехнется, — старость придет, насидишься дома". Уж такая она есть!