Олифа у хозяйки квартиры была искусственная, и шеф, поболтав маслянистую жидкость в бутыли, решил, что от искусственной толку не будет: не просохнет как следует пол, а если и просохнет, так краска продержится недолго. Поэтому в выходной день он сходил на базар и купил у колхозников льняного масла, дома сам сварил его, а в понедельник утречком явился к подшефной.
— Сегодня, Полина Константиновна, начну, а завершать уж придется завтра, не будет качества, если покрасить один раз.
— А на завод, на смену, как же вы, Василий Петрович? — Она первый раз назвала его не по фамилии и быстренько отвернулась, чтоб незаметно было смущения.
— На завод мне сегодня вечером, в ночную смену, так что поработаю днем.
— Ну, поработайте, раз свободны. Уж мне и неудобно перед вами, заставила работать ни за грош.
— Не беспокойтесь, у меня теперь на заводе ставка хорошая, а много ли требуется одному? — Он отвел в сторону взгляд. — Холостым стал, пока воевал да отсиживался в плену.
Когда хозяйка ушла, Вергасов сунул по конфетке Алеше с Толей, посоветовал им играть на дворе, сам занялся делом. Краска тотчас въедалась в обшарканные половицы, затягивала их поблескивающей пленкой. И не заметил, как покрасил полы. На другой день пришел и покрыл их ровным слоем на второй ряд.
По его предположению, пол мог высохнуть за два-три дня. Он подождал четыре, вечерком в субботу пришел. Имел же он право поинтересоваться результатами своего труда! Полина с ребятишками все еще квартировала у соседки, боялась — вдруг еще сыро. А пол оказался сухой. Вергасов сам первый прошелся по крашеному на кухне и в комнатах.
— Не пристает? — обеспокоенно спросила Полина.
— Затвердела. Фуганком не состругать! В общем, можно смело вселяться.
Но Полина перво-наперво застлала всю квартиру половичками и дорожками. Не могла она просто так ступать по гладкому, цвета яичного желтка, полу.
— Ребятишки! — окликнула она расшалившихся на кухне Алешу и Толю. — Ходить только на цыпочках, видите, как постарался для нас дядя Вася. Аккуратненько!
Осторожно перенесли и расставили мебель. Полина принялась собирать на стол. Разлила по стаканам чай и достала из шкапчика, водрузила на середину стола четвертиночку водки.
— Раскупоривайте, Василий Петрович, мне не суметь.
Люди обычно веселеют от выпитого, у них развязывается язык, Вергасов наоборот, после каждой рюмки делался молчаливей, мрачней. Он поглядывал на орнаменты под потолком и с сожалением думал, что поторопился и не дал еще одной краски — зеленой, рисунок был бы ярче и намного красивей. А пол следовало бы покрыть не на два, а на три ряда, уж тогда-то, действительно, гарантия: провела по нему Полина и сегодня, и через пять лет мокрой тряпкой — и чисто. Близок локоть, да не укусишь. Теперь забирай свои кисти, бадейки и говори хозяйке: "Будьте здоровы, пошел".
И вдруг он обратил внимание на гардероб. Будто не видел этого полуразбитого ящика раньше, не заносил на своем горбу из холодного коридора. Оглядел его и подумал: "Дубовый, а дверка наполовину оторвана и внутри даже не вешалки, а семидюймовые гвозди. Если его подремонтировать да покрыть бесцветным лачком, хор-рошая получится вещь! Набивай в него костюмов, брюк, шелковых платьев, войдет целый воз".
Когда он сказал об этом Полине, та пододвинула к нему стакан горячего чаю и ласково сказала:
— Что ж, попытайтесь, Вася. — И принялась скорей обтирать платочком лицо.
Ремонт гардероба занял неделю. Надо было и столярного клея достать, и шпаклевки, не говоря уже о бесцветном лаке. Этого лака обещал принести один приятель из токарей и, как назло, забывал. Вергасов все же дождался: не мог он мазать по дубу каким-нибудь суррогатом. Много сил и времени затратить пришлось, зато есть на что поглядеть.
— Вы просто кудесник, Вася! — ликовала Полина, мизинчиком дотрагиваясь до лакированной дверцы гардероба. — Прелесть! Такого сейчас, после войны, и в магазинах не купишь. Я уж и не знаю, как вас благодарить.
— Какая благодарность, — невесело сказал Вер-гасов, глядя куда-то в темный угол.
— Так ведь сколько света и солнца вы мне в квартиру принесли! — И маленький золотой зуб Полипы тихонько зазвенел, как жаворонок высоко в небе, как приближающийся издалека колокольчик.
Но Вергасову было не до смеха. Пока отыскивалась работа на завтрашний и послезавтрашний день, он подбирал свои инструменты и, потрепав по русым чубикам ребятишек и сунув им по конфетке, уходил спокойно домой. А вот настал день, надо уходить совсем, больше работы нет. Лицо его было мрачным, вертикальные морщины, казалось, насквозь прорезали щеки.