И Полина поняла его. Она и ранее догадывалась, что не случайно старается шеф.
— Так уж оставайся, Вася, совсем, куда тебе от своего же света и блеска. — Ома развела руки, показывая на гардероб, стенки, поблескивающий на свету пол. Руки ее оставались разведенными больше, чем гребова лось только для этого, и Вергасов не растерялся, принял желанную в свои объятия…
— С тех пор и живем, — закончила свой рассказ По лина, открывая обитую коричневым дерматином дверь и пропуская первой Людмилу. — Ну как? — спросила она, когда очутились на кухне, и, не дожидаясь ответа, потащила гостью в комнаты. — Здесь?
— Хорошо, — сказала Людмила. — Очень!
— Нового тюля на занавески никак не куплю. Мануфактуры всякой по магазинам, хоть завались: и ситца, и сатина, и шелка, а этого… — расторопная хозяйка быстро пробежала к окну и поворошила белый, но кое-где расползшийся тюль… — этого нигде нет. Нормальной ткани полно, а реденькой, на которую и ниток-то надо всемеро меньше, не найдешь, не купишь ни за какие деньги. Ну что думает голова того министра, чьи мануфактурные фабрики? — Полина сбила на затылок цветастый платок и залилась смехом.
Людмиле всегда нравилась в Полине вот эта естественность всего, что та говорила или делала, ее доброта и сердечность, радостное ощущение жизни. Теперь Полина была рада вдвойне: больше она не одна с ребятишками, у нее есть Вася. И даже не в метр ростом! К приходу его, — Людмила это заметила, как только вошла, — были приготовлены и комнатные туфли, стоявшие возле двери, и хорошо разглаженная рубашка, висевшая на спинке стула, и еда там, на кухонной плите, прикрытая белой салфеткой.
— Ох, да что же я не угощаю тебя, — спохватилась Полина. — Сейчас будем пить чай, вот-вот прибегут из садика ребятишки, вернется с завода Вася…
Сославшись, что спешит домой, некогда, Людмила отказалась от угощения. Поглядела опять на рядочком стоявшие туфли, на разглаженную рубашку и подумала: "Зачем мешать счастью двоих?" И еще подумала с грустью, что у нее-то самой этого счастья нет, она придет домой и не будет закрывать для кого-то салфеткой обед, что-то разглаживать, кроме дочериного и своего, кого-то ждать: вот вернется с работы…
— Ну, хоть стаканчик, — упрашивала Полина.
— Нет, Поленька, нет. В другой раз. Вы ко мне приходите в воскресенье с Васей.
Обычно встречи с Полиной настраивали Людмилу на веселое, радостное. И теперь было так. Но теперь к хорошему чувству примешивалось вот это досадное: все, в том числе приятельница, устраивают свою жизнь, она, Людмила, одна.
Радость пришла к Людмиле во сне. Снилось, будто бродила по забрызганной солнцем роще, осторожно ступала на хрупкий валежник, а на сердце было до безумия радостно.
Эта радость не покинула Людмилу и утром, когда она открыла глаза. В спальне было чисто, бело, на улице — солнечно; с улицы доносились звонкие голоса ребятишек, в поредевшей листве тополей и ранеток наперебой чирикали воробьи.
Людмила скинула с себя одеяло и пробежала к окну, разняла занавески. Ну да, как весной или летом: тишь, сушь, теплынь. Казалось, и не было затяжных дождей и начавшейся было слякоти — солнце ласково, безоблачное небо сине.
Потом Людмила долго плескалась под умывальни ком, вся в мыльной пене, хлопьями падавшей в эмалированный таз. С шеи, по желобку голой спины, по белым камушкам позвонков до пояса протек ручеек. Людмила поежилась, задрожала. Но уже по всему телу распространялся освежающий холодок, и от одного этого казалась ощутимее радость.
На кухонной плите трещало по сковородкам постное масло — Мария Николаевна пекла в честь выходного дня блины. Муки не было, она размочила лапшу — вот и тесто.
— Пробуй-ка, — предложила она подошедшей невестке. — Со сковородки горячие, с тарелки похолодней…
Но и с тарелки блин оказался горячий. Людмила держала его на кончиках пальцев и осторожно обкусывала края.
— И когда ты, мама, научилась кулинарному мастерству и всем этим фокусам?
— Здравствуйте! Будто мало прожила на белом свете, будто тем и занималась всегда, что проверяла ваши тетрадки. — Мария Николаевна застлала чистой скатертью стол. — Одевайся поскорей и садись. Галочка, прибирай игрушки и тоже к столу.
— Покушаем, Галя, и пойдем гулять в парк, — сказала Людмила.
Мысль о парке у нее возникла только сейчас, очевидно, навеянная воспоминаниями сна. И летом-то не бывала в парке, а сейчас, осенью, захотелось сходить.