– На Мориса Тореза. Давно о нём мечтаю… Второе высшее и диплом переводчика!
– Не надоело учиться? А ты институт неслабый выбрала. Там, говорят, страшно тяжело… И диплом – только если на отлично учишься. А схватишь на экзамене трояк – получишь вместо диплома свидетельство об окончании курсов иностранного языка, а оно ничего не даёт, даёт только диплом. Ты об этом знаешь? Может, передумаешь?
Передумывать Марина не стала. Днём работала – читала лекции по истории искусств студентам консерватории. Вечерами училась (институт был вечерний).
Илья тоже работал, а все выходные проводил в походах («Твой муж – руководитель походов выходного дня Московского городского клуба туристов. Ты об этом не забыла?»), и Марина с мамой оставались одни. Анечку, у которой определили имбецильность в первой стадии, отдали в корреционную школу–интернат для умственно–отсталых детей (Марина не хотела отдавать, но Илья настоял. Вычитал где–то, что чрезмерная родительская забота о таких детях мешает их самостоятельному становлению). Ане в интернате было хорошо, она не скучала по родителям и не просилась домой.
– Ах, мама! Ведь я ей совсем не нужна! – терзалась Марина. Илья, напротив, мало интересовался дочерью. Это была его идея – поместить девочку в интернат. На выходные Марина забирала дочку домой. Илья пропадал в походах, возвращался усталый, пропахший дымом костра, и сбросив на пол тяжелый рюкзак, звал Марину: «Жена! Ужинать–то будем? Я голодный, как стая волков!»
Марина кормила Илью ужином, мыла посуду, разбирала брошенный в коридоре рюкзак. Марина стирала, убирала, гладила, мыла, бегала по магазинам и писала диссертацию. Ей было очень одиноко, и Марина изо всех сил старалась, чтобы муж этого не заметил. И напрасно – Илья жил своей жизнью, и Марине в этой жизни была отведена отнюдь не главная роль.
Глава
V
. Семейная жизнь. Конец
– Возьми меня с собой! – упрашивала мужа Марина. – Я сто лет не была в походе, а ты же знаешь, как я люблю – ходить! Мы же раньше всегда вместе…
– Ну…раньше! – перебил Илья жену. – Раньше ты была как все, а теперь ты жена руководителя ПВД (походов выходного дня). А я не хочу, чтобы моя жена по лесам…шастала! (Марина голову бы дала на отсечение, что Илья хотел сказать совсем другое, но вовремя остановился. Ей стало обидно до слёз, но она сдержалась)
– А если не с тобой, если я с другой группой пойду, отпустишь? – спросила Марина.
– Сказал же, нет! Нечего тебе в походах делать, ты ребенка воспитывай. Навещай почаще, это ведь ты её такую родила! – отрезал Илья. Вот этого ему говорить не следовало. – Марина заплакала. У неё в роду олигофренов не было, она знала точно. Значит, были у Ильи? Она ведь ничего не знает о нём. Илья никогда о себе не рассказывал, а если она спрашивала, упорно отмалчивался. Это у Ильи было что–то не так с наследственностью, и в том, что Анечка родилась больной – его, Ильи, вина! – поняла вдруг Марина. – Он мог бы сказать, предупредить… А он её упрекает!
Марина очень удивилась бы, узнав, что Илья регулярно навещает дочку, привозя её любимые конфеты «Гулливер» и пластилин, из которого девочка лепила забавных зверушек, терпеливо разминая в руках неподатливые цветные бруски. Зверушки у Ани выходили как настоящие (Марина показывала ей картинки со зверями и птицами, и девочке нравилось их разглядывать).
А однажды Анечка удивила всех: скатала привезённую Ильей упаковку пластилина в большой разноцветный комок и долго мяла его крепкими сильными пальцами, пока пластилин не стал мягким, как масло. И вылепила настоящую античную головку с античной же затейливой причёской (предусмотрительный Илья купил дочке пластмассовые инструменты скульптора)
На головку приходили смотреть воспитатели и медперсонал, даже с других этажей приходили. – «Где ты это видела? Кто это?» – приступали к Ане с вопросами. Но девочка упрямо твердила: «Это мама». На другой день Анечка благополучно забыла о головке и сосредоточенно мяла в руках пластилин, размышляя, что бы такое из него слепить. Античная головка украсила кабинет главврача – и стоит там до сих пор…
Но Марина так и не узнала об этом.
После памятного разговора с Ильёй, когда он так сильно её обидел и даже не заметил этого, Марина ни о чем не просила мужа. «Пора тебе жить самостоятельно» – вспомнила она слова, сказанные отцом. Ей и вправду придётся – самостоятельно. Илья, который когда–то не отпускал Марину ни на шаг, повсюду таская её за собой, обходился теперь без неё.
Марине вдруг вспомнился день, когда они с Ильёй, усталые и счастливые, ввалились, грохоча туристскими ботинками, в их маленькую прихожую, и Марина задорно крикнула: «Есть кто дома? Мы голодные, как стая волков!». Как причитала мама, прибежавшая с кухни на шум: «Ой, Мариночка, рюкзак–то какой! Как ты его дотащила, остановка ведь не близко!». О том, что рюкзак, набитый орехами, вяленой рыбой и банками с малиновым вареньем, она несла километров восемь по лесным извилистым дорожкам (бегущим через овраги и заросшие густой молодой порослью перелески, пересекающим ручьи и мелкие речушки), в сравнении с которыми сотня метров асфальта от остановки автобуса до дома показались Марине – усыпанным розами, маме она рассказывать не стала.