Чего только не делали пятиклассники!
Без бумажного силуэта козла на спине Виктор Аполлонович этой зимой по улице не ходил. Прохожие оборачиваются, смеются, а он не понимает, в чем дело.
В училище в его присутствии начинали беседы вслух на исторические темы:
"Ты знаешь, в Москве в старое время была слобода, Стрелецкая. Там жили стрельцы, держали у себя во дворах всякую живность. Ну, там кур всяких, петухов, коз. Вот оттуда и пошла порода козлов стрелецких, самых, между прочим, скверных на свете".
Гриша, выслушав, нехотя усмехнулся:
- Мальчишество все это.
- Давно ль ты такой взрослый стал? - возмутился Никаноркин.
- Мы превратили жизнь Стрелецкого в ад! - закричал Кобас. - Ему пришлось уйти от нас в помощники начальника тюрьмы.
- Видно, служба ему показалась там выгодней, вот он и ушел.
- Нет! - решительно ответил Грише Земмель. - Там ему не выгоднее. Ему выгоднее было в реальном училище.
- Мальчишество, мальчишество! - упрямо повторил Гриша.
Он-то сам успел понять невысокую цену своей ребяческой выходки, обошедшейся ему так дорого.
Он даже не сердился больше на "козла".
Все равно ведь скоро Стрелецкие и Саношко сгинут с лица земли...
- Но, во всяком случае, дуться тебе на нас нечего, - сказал Никаноркин.
- А я и не дуюсь.
- На улице встретимся - не разговариваешь!
- Некогда. Уроки даю, сам занимаюсь много.
- И важничаешь много.
- Пусть это будет мальчишество с нашей стороны, - заговорил Земмель, - но сделали это мы ради тебя.
- Спасибо!
Все-таки трогательной, конечно, была их забота о нем. И эта глупая их месть, трехмесячная их война со Стрелецким, беспощадная с обеих сторон. И все трое так чистосердечно предлагали Шумову свои учебники, расспрашивали, думает ли он держать экзамены экстерном... Расстались хорошо, дружелюбно.
Но после таких встреч Гриша долго ходил смутный, невеселый.
Однажды, приглядевшись к нему, Оттомар Редаль погнал его на каток:
- Ты станешь сухарь! Ты будешь как червяк книжный. О, это не годится. Бери скорей коньки, айда!
Гриша попробовал возражать - куда там!
Уж если дядя От примется за что-нибудь, так уж все равно поставит на своем. Не стоит и спорить. Надо браться за коньки, успевшие слегка заржаветь, и отправляться куда велят, - другого выхода нет.
Опять сияет электрическое солнце над знакомой алебастровой елью...
Гриша Шумов выписывает на льду сложнейшие фигуры - успел научиться этому искусству. Местные знатоки спорта уже с прошлого года приглядывались к нему: не будущий ли победитель в состязаниях на приз?
Долго катался Шумов... Он то плавно резал вензеля, то самозабвенно кружился на одном коньке.
Какое наслаждение, разгорячившись, но не устав - нет, совсем не устав, - полной грудью вдыхать морозный, чуть пахнущий хвоей воздух!
Наконец он остановился... И увидел Нину Таланову. Ее уже не назовешь девочкой, рыжей девочкой из Приречья!
Рядом с ней стоял офицер, адъютант кавалерийского полка. Фамилия его была... фон... нет, фамилию Гриша не запомнил.
Адъютант был без коньков. Он красовался в особенной, "николаевской" шинели до пят, с голубой пелериной, с бобровым воротником. А на ногах у него были калоши с медными окошечками позади - для шпор.
Он стоял, тихо позванивая шпорой, и глядел черными глазами на Нину Таланову. Мало того - он говорил ей что-то.
Зрелище было нестерпимым.
Согнувшись до отказа - для бешеного бега, - Гриша помчался прочь. Он миновал платную часть катка, перебрался через снежный завал и очутился в полумраке на льду, заметенном белыми косыми гребнями. Это был бесплатный лед, - сухие стебли камыша торчали на нем повсюду, студеный ветер бесприютно свистел в голых кустах... На бесплатном льду катались только мальчишки-малолетки, каждый об одном коньке, заботливо прикрученном веревками к отцовскому валенку.
Даже эти мальчишки некстати нарушали сейчас Гришино одиночество. Мешал и Гриша им. Они опасливо убежали в сторонку, а он, выбирая место поглуше, нашел за черным кустарником примятый сугроб, сел на него, задумался.
До чего все-таки не везет ему - ну ни в чем!
Исключили из реального училища - за пустяк.
Зыбин, которому он так доверился, оказался пройдохой - выжимает из него прибыль. А главное, без этого пройдохи теперь и не обойдешься...
Уехал лучший друг, - никак не мог забыть Гриша о Яне Редале! Остался он один.
Как сиротливо все кругом!
А может, во всем виноват он сам, Григорий Шумов?
Во-первых. Прежде чем отбавлять в пузырек серную кислоту, конечно надо было оглянуться на стеклянную дверь - ну кому ж не известна страсть Виктора Аполлоновича к подсматриванию, к подслушиванию, к шпионажу!
Во-вторых. Он сам ведь отшатнулся от старых товарищей - ото всех, кроме Довгелло, - кто же виноват в этом?..
В-третьих. Пятый год он встречает в городе Нину Таланову - и ни разу с ней не заговорил.
...Шла однажды ему навстречу Нина с подругой, и та сказала громко:
- Вот он идет... Гриша Шумов.
Нина вспыхнула, подняла нос кверху и прошла мимо не глядя.
Ну, и не надо. Ничего теперь Григорию Шумову не надо...
Свистит, свистит бездомный ветер, шелестит сухими камышами...
Кто-то неслышно тронул Гришу за плечо.
Он вскочил.
Перед ним стояла Нина, тоненькая, рыжая.
- Сидит тут один! - сказала она сердито.
- Сижу! - Гриша, чтоб слова не расходились с делом, снова сел на сугроб. - Сижу, а кому до этого дело?
В смятении он зачем-то принялся снимать коньки.
Таланова постояла, глядя в сторону. Потом, ничего больше не сказав, быстро заскользила на своих "снегурочках" в ту сторону, где блистали огни и гремела музыка.
47
Однажды по неотложному делу (приехал из уезда помещик Жмиль и хотел поговорить об успехах сына) Гриша пошел искать Зыбина.
Он знал, где его найти: у Познанского.
Зыбин сидел за кружкой пива с каким-то франтом (Гриша заметил котелок, розовый галстук), и беседовали они с таким увлечением, что ни про какого Жмиля не захотели слушать.
Гриша - делать нечего, придется подождать - сел на стул, положил руку на липкую клеенку. И сразу же отодвинулся брезгливо.