- Я верю вам, - сказал он им всем, чувствуя, как сладко-горький запах заполняет его рот и нос, отчего его тело становится все легче и легче, а в голове начинает звенеть, и начал:
- Раз, два, три четыре, пять… Я верю вам, - повторил он и сразу же услышал, но уже как будто через какую-то дверь, что ли, в общем, через какую-то перегородку резко отданные команды Милочки сестре: «Прибавить!», а ему: «Считать!», горько-сладкий эфир заполнил его всего, он, дойдя до счета «семнадцать», хотел было еще раз сказать им, что он верит, но язык у него онемел, и он только успел подумать: «Лена… Бедный Стас…»
- Зень! Зень! Зень! - звенело у него в голове, звенело тонко, то ли как будто там пела синица, то ли кто-то стучал крохотнейшим серебряным молоточком по серебряной же наковаленке.
Он открыл глаза, в лицо ему ударил желто-соломенный ослепительный свет от окна, перечерченный фиолетовыми линиями рамы. Он тотчас же зажмурился, но тут же, вспомнив, быстро повернул голову налево, сердце его заколотилось, сжалось от страха, но он все равно должен был увидеть. Рано или поздно, но он должен был все увидеть.
Рука лежала на ладонях операционной сестры, приподнятая от столика так, чтобы Милочке было удобно бинтовать. И Милочка это и делала - ловко, в меру туго скатывая бинт вокруг ран, движения Милочки были быстры, но все-таки бинт успевал промокать там, где била кровь, и на бинте все время оставались розовые пятна - одно внизу, другое сверху. Но и с каждым витком бинта они уменьшались, наконец они съежились до пятака, потом до трехкопеечной монетки, потом до копейки, потом до точки, потом их не стало. Милочка сделала еще несколько оборотов и ловко, разрезав бинт, завязала концы на бантик.
- Ух! - сказал он. - Спасибо.
- Ух! - передразнила его Милочка. - Спасибом не отделаешься. - Она отошла к форточке, дернула маску под подбородок, а шапочку столкнула к затылку. Лоб и все ее лицо были в мелких капельках пота. - С тебя вено. Выкуп. Папиросу.
- Готов, - ответил он, отворачиваясь от руки. Только сейчас он почувствовал, как нарастает боль. Он отвернулся еще и потому, что ему было противно видеть две бобовидные металлические чашки с его кровью. Одна из чашек была полна совсем черной кровью, в другой крови - более светлой, той, что, наверное, натекла позже, было на три четверти.
- Пошевели пальцами! - приказала Милочка. Он пошевелил. - Теперь каждым отдельно! - Он пошевелил, хотя от этого боль усилилась. - Норма! - определила Милочка. С тебя пять – это за каждый палец. - Он не понял. - Фрицев. Пять фрицев, - пояснила Милочка.
Ну это можно было обещать, это он был готов обещать каждому, только бы обошлось все с рукой. Пока обходилось.
- Шесть, одного и за руку.
- Курить будешь? - Милочка, сдернув перчатки, взяла у сестры-регистратора коробку.
Его поташнивало, и курить не хотелось.
- Нет. Спасибо.
- Рюмку коньяку?
С этим можно было согласиться, тем более что он начал зябнуть - одет-то он был только в подштанники, да и они, влажные сейчас от пота, не грели, а холодили.
- И рубаху.
Рюмка оказалась хорошим полстаканом, но хороший глоток сделала сначала Милочка.
- Ишь ты какой! - заявила Милочка. - Уже влюбил в себя! Без любви разве сестра налила бы тебе такую порцию?
Коньяк пах так, как, наверное, пахнут ульи, если их поставить в розарии. Но коньяк его согрел, и в голове перестало звенеть. Он сел, и сестра набросила рубаху ему на спину.
- Спасибо, - сказал он сестре. - Хорошо быть среди своих.
Милочка, удостоверившись, что кровотечения через повязку нет, скомандовала:
- Лангету! - приняла участие в ее сооружении. В лангете - глубокой гипсовой лодочке, захватывающей и половину кисти -руке стало как-то сразу покойно: она не шевелилась, и боль от этого затухала. А может быть, она затухала и от коньяка.
- Идти можешь?
- Попробую, - он слез со стола сам, хотя санитар был готов его поддержать.
- Одеть! В палату! Операционную в готовность! - распорядилась Милочка, и все засуетились, и в той комнате, где его готовили к операции, его и одели, а сестра-регистраторша записала под диктовку Милочки:
«Сквозное пулевое ранение левого предплечья с переломом лучевой кости, осколочным. Отек. Гангрена. Операция - разрез 7 см до кости и 9 см. Удалены костные осколки. Повязка с хлорамином. Лангета. Лечение стационарное. Глубокий тыл. Эвакуация сидя. Назначения: вливание крови, дренаж, орошение хлорамином. Состояние удовлетворительное».
Его устраивал весь этот текст, кроме формулы «глубокий тыл».
«Посмотрим. Поглядим, - сказал он себе, - Мы знаем, какой нам нужен тыл». - Он пошатывался, пока одевался, но на душе у него было веселее: операцию он прошел, рука осталась цела, черной крови в ней теперь не было, впереди его ждали госпиталь и все, что прилагалось к нему.