- Хорошо ответил, - он взял краги и положил их на колени, - Ты что, белгородский?
- Нет, - Андрей сел рядом.
- А откуда?
- Москвич.
Шофер всплеснул руками и тряхнул головой так, что танкошлем съехал ему на затылок.
- Что ж ты раньше не сказал! Коренной? С какой улицы?
- Я там родился. И отец и дед родились там. Ленинградское шоссе, дом двенадцать.
Андрей прислонился к капоту машины, заложил ногу за ногу, чтобы все казалось естественным, непринужденным - два парня толкуют о чем-то, и все тебе.
Москвичей воевало много, тем не менее всегда было приятно встретить на фронте москвича, от этого как бы приближалась сама Москва.
Это почувствовал и шофер.
- Как звать?
- Андрей. Андрей Новгородцев.
- Меня - Денисом. Денис Рябов. Улица 8-го марта, дом 32, квартира 18. Недалеко от стадиона «Динамо». - Денис показал на лангету. - Первое?
- Третье.
- Работают?
Он пошевелил пальцами.
- Но еще больно. Подбрось. Что тебе стоит?
- Не по пути мне, Андрюха. Никак не по пути.
Андрей провел ребром ладони по горлу.
- Мне вот так надо. Вот так! Понимаешь, друг? «Я рядом, - подумал он. - Если шофер согласится… если подбросит…» - Он достал остальные тридцатки, - Возьми все. Только подбрось!
Денис сморщился, плюнул за подножку.
- Убери! Не позорься! Не в деньгах дело! Рванул из госпиталя?
- Рванул, - он рассказал только о налете на эшелон и как он добирался до Харькова.
- Знаю, - подтвердил об эшелоне Денис. - Слышали. Это из нашей армии. Тут, - он кивнул на университет, - наших четверо. Из батальона. Я им подбрасывал харч и все такое, от ребят. А на кой тебе это шоссе? - вдруг спросил он. - На кой, если ты москвич?
- Я там лежал до этого ранения. Ну и, сам понимаешь… - Больше говорить он не хотел - не хотел он говорить вслух то, что было для него сейчас свято, не поворачивался дальше язык. «Какие-то полгорода! Какие-то двенадцать километров!» - Он не сдержался и застонал.
- Что, больно? И там у тебя кто-то? - Денис подмигнул.
- Жена. Подбрось, друг. А?
- Жена? - Денис посмотрел на него, прищурился, пошевелил краги на коленях, пожевал губами. - Жена… Да… это, брат, тебе, не… Это, брат… - он надел краги. - Черт с ним! Едем. Сто километров - не крюк. - Он включил зажигание, и у Андрея радостно забилось сердце.
- Ну… - сказал он, но Денис его перебил. Денис вдруг осмотрел его с ног до головы и, судя по полусочувственной, полупрезрительной улыбке, остался недоволен этим осмотром.
- Так это точно, что к жене?
- Точно. Зачем мне тебе врать. Мы поженимся. Ну…
- Ты с фронта? С фронта. Ранен? Ранен. Возвращаешься к жене? К жене. К семье! - спрашивал и сам же отвечал Денис. Он говорил это сердито, снова рассматривая его. - И как возвращаешься! Обшарпанная шинелишка, обгоревшая шапка…
Поворот разговора был неожиданный и неприятный. Андрей нахмурился - ну, согласился подбросить, ну, спасибо за это, но какого хрена он выговаривает? Он вспомнил вещмешок Степанчика.
- Так все сложилось. Ребята кое-что дали мне на дорогу, но пропало под бомбежкой. Да и потом… да и потом… Это все чепуха!
- Ничего не потом, - возразил Денис. - Ничего не чепуха! Даже захудалого сидорка нет. «Сидором», странно человеческим, деревенским именем презрительно называли объемистые, под завязку набитые домашние мешки, с которыми приходили в армию слишком хозяйственно-запасливые мужички, развязывающие их украдкой, дабы никто ничего не попросил. Но иногда тощий солдатский вещмешок ласково называли «сидорок».
- Надо подарок. Хоть какой. Не по-людски приезжать к невесте без подарка, - решительно заявил Денис.
- Где я его возьму? Не из дома от мамы… - Андрей пожал здоровым плечом, хотя мысль Дениса затронула его.
Денис постучал по рулю.
- Ясно, что и не от папы. Завернем тут недалеко. Толчок есть. Купишь что-нибудь. Добро?
Толчок оказался базаром, и не маленьким, и они ходили по нему так: Денис впереди, Андрей за ним. Они прошли и раз, и два, но ничего путного не попадалось, отчего Денис крутил головой:
- Фуфло. Фуфло чистой воды.
Ему не нравились ни колечки, сделанные из серебряных царских монет, ни чиненые туфли, ни поношенные кофточки. Но они все-таки наткнулись на дельную вещь: запитой на вид, багрово-синий тип («ханыга» - так потом назвал его Денис) держал в тряпице, чтобы не замусолить, отрез броского шелка - алые маки на синем поле.
- То! - шепнул Денис. - Молчи! Твое дело сопеть. Ясно?
Денис взял отрез и пощупал ткань.
- На кофточку?
- На платье, - буркнул ханыга.
- Почем?
- Шестьсот.
- А как отдать?
- Шестьсот.
- Побойся бога!
- А я неверующий.
- Четыреста, и разошлись, как в море пароходы.