Ротный вскочил на угол боковой и кормовой стенки понтона. Степанчик, чтобы ротный не свалился в воду, схватил его за ремень, и ротный командовал гребцам:
- Дружно! Р-р-аз-два! Правое табань! Левым! Левым р-раз-два, р-раз-два! Раз-два! Оба, раз-два! Раз-два! - Командуя так, ротный кричал и на другие понтоны: - Лисичук! Лисичук! Отстаешь! Прибавь! Рязанцев! Лейтенант Рязанцев, держи левей! Держи интервал! Не сбивайся в кучу! Ходу, товарищи, ходу! Темп! Темп! Темп!
Затарахтел, как застрелял, мотор. Сзади и справа от них в полукилометре отходил от берега какой-то катерок, вытягивая за собой на тросе плот, на котором были лошади и легкие противотанковые пушки.
«Хорошо! - подумал Андрей.- Что катерку туда и сюда? Лишь бы на берегах все было готово, а так бы таких катерков…»
Он не успел додумать, потому что из-за холмов на том берегу раздался, быстро усиливаясь, низкий гул. Андрей посмотрел в небо, потом на отодвинувшийся от них восточный берег - они отплыли какую-то жалкую сотню метров,- потом на ротного - ротный стоял, подняв лицо, закусив губу. Все в понтоне зашевелились, гребцы сбились с ритма, и ротный крикнул:
- По местам! На весла! Р-раз-два, р-раз-два! Темп, ребята! Темп! Темп, товарищи!
Навстречу гулу с левой стороны понесся, еще быстрее приближаясь, более высокий в тоне звук, и тут же, через какие-то секунды, словно гонясь за своим звуком, как будто чиркая по небу, над Днепром пролетела тройка, потом еще тройка, потом сразу штук двадцать, потом еще много истребителей. Взлетев где-то, они и над Днепром продолжали, ввинчиваясь в воздух, набирать высоту, и звон моторов как ударил по воде.
Сразу же за холмами, за Днепром, начало коротко трещать, как будто там кто-то рвал сухой коленкор, дробно застучала авиапушка, но и почти тоже сразу же - понтон успел пройти еще какие-то метры - из-за холмов вылетело, разворачиваясь по дуге, несколько звеньев «юнкерсов». Над ними, как возбужденные шмели и осы, кружились, взлетали вверх, падали к «юнкерсам» наши и немецкие истребители, все так же треща пулеметами и дробно стукая очередями авиапушек.
С левого берега ударили зенитки, и воздух под «юнкерсами», между ними, над ними, как бы лопаясь сам, покрылся белыми и желтыми клубками дыма. В Днепр, взбивая фонтанчики, посыпались осколки зенитных снарядов, и когда они падали вокруг понтона, казалось, что, несмотря на рев и грохот в небе, было слышно, как они булькают, исчезая в воде.
Ротный скомандовал:
- Надеть каски! - но сам не надел, и никто тоже не надел касок, они валялись у всех под ногами и только мешали.
Зенитки били и били, и один «юнкерс» выпустил черный хвост и, отваливаясь на крыло, будто прицелившись носом на что-то на земле, помчался туда, за холмы. В небе все трещал коленкор, глухо стукали авиапушки, красным мгновенным фонариком вспыхнул, взорвавшись, чей-то истребитель, вспышка от взрыва успела погаснуть, и лишь потом ударил звук от него, вроде бы в небе распечатали бутылку с тугой пробкой. Потом еще пара - опять неизвестно чьих - истребителей задымила, но «юнкерсы», закончив разворот, пошли над Днепром, и от сложившегося в рев грохота их моторов на Днепре зарябила там, где ее не трогали веслами, вода.
А понтон не прошел еще и трети Днепра.
Дернув хомут пулемета вниз, Андрей сломал его в шарнире, так что теперь хомут был под прямым углом к станку, и пулемет не катался на колесах, а мог лишь юзом съезжать влево и вправо на узкой железной полоске, которая была на носу. Тут Веня крикнул: «Бросают!», и Андрей успел, обернувшись от пулемета, заметить, какое белое - как мраморное, с чуть заметными под кожей голубоватосерыми жилками - лицо у Вени, и то, как Барышев, выпустив ленту, уцепился обеими руками за борт, словно готовясь выпрыгнуть в воду, и то, как ротный спрыгнул внутрь понтона, и то, как один из понтонеров потянулся рукой к кругу, как открыл рот и округлил глаза Ванятка, как загорелся еще один «юнкерс» и как посыпались из остальных бомбы.
А до высокого берега еще было больше половины пути.
Бомбы, как черные продолговатые капли, лениво отваливаясь от «юнкерсов» (в этой части полета они были отлично видны), летели, все набирая скорость, а когда выходили из дуги в прямую, неслись визжа, но уже были невидимы - глаз улавливал лишь что-то мелькнувшее, после чего в Днепре взрывался фонтан: стеклянного цвета у основания, желто-черный от песка и ила в середине, белый от пены у вершины. Грохот бил по перепонкам, воздух по глазам и лицу, понтон дергался, воспринимая удар днищем и глубоко погруженными бортами.