«Юнкерсы» шли снизу вверх, взрывая Днепр в сотнях мест, и над водой несло брызги, мельчайшие песчинки, пахло тиной, сгоревшей взрывчаткой и рыбой.
Рыба плыла белыми пятнышками и полосками, качаясь на волнах, ее швыряло вверх новыми взрывами, она опять падала в воду, плыла ниже, задерживаясь у досок от лодок, возле скаток, обломков весел, а маленькие рыбки - даже у пилоток тех, кто или сбросил их, или утонул.
«Юнкерсы», накренившись, сделали разворот и, не обращая внимания на все, что было над ними, под ними, по сторонам от них, пошли вниз.
А понтон был лишь на половине Днепра.
Ударила новая серия взрывов, все в понтоне уже были мокрые оттого, что с каких-то двух десятков метров на них упал фонтан, понтон швыряло, на плоту заржала, как крикнула, то ли от боли, то ли от ужаса лошадь, потом рядом ударил еще один взрыв, понтон подлетел, словно хотел оторваться от Днепра, все бросили весла, и несколько человек, отчаянно махая руками над водой, догнали, перехватили понтон, уцепились за эти весла и, тяжело дыша, выпучив глаза, тянулись руками к бортам, хватались за них, а ротный, как в немом кино, потому что ничего не было слышно, раскрывал и закрывал рот, что-то командуя, но никто его не слышал и не греб, и тогда Андрей схватил свой ППШ и дал длинную очередь вверх почти над головами - с носа на корму.
- На весла! Черт! - заорал он. - Греби!! Греби! - он швырнул Папу Карло к веслу, хотел броситься к другому сам, тут снова понтон толкнуло, и он едва успел схватить за ручки пулемет и удержать его.
- На весла! - тоже заорал ротный. - Греби!
Понтон стал тяжел. На дне его почти по колено плескалась вода, и понтон осел глубоко и от нее, и оттого, что за его борта держались, повиснув вдоль, вроде поплавков, люди. От кромки бортов до воды оставалось лишь на какую-то ладонь.
А до берега было еще метров двести.
- Греби!- ротный толкнул Степанчика к веслу.- Котелки! Каски! Черпать воду! Ходу, товарищи! Ходу! Темп! Темп! Темп!
Те, кто висел на бортах, мешали грести, но ротный, переступая по скаткам, вещмешкам, ногам, выскочил на середину понтона, командуя:
- Р-р-аз-два! Р-ра-з-два! Друж-но! Над-дай! Хо-ду! Р-ра-з-два! Давай! Давай, давай! Вперед, ребята! Вперед! Вперед!
Опять послышался гул из-за холмов, и новый эшелон «юнкерсов» сделал разворот, и новые «мессеры» вступили в бой с нашими истребителями, и новые разрывы зениток вспыхнули белыми и желтыми клубками в небе, и новые «юнкерсы» пускали из себя черные дымы, и вспыхивали новые красные цветы взорвавшихся в воздухе истребителей, и новые сотни бомб взрывали Днепр.
- Ты, ты, ты! Ты, ты, ты! - показал ротный пальцем на тех, кто не греб. - В воду! Живо! За борт! Ну!
Санинструктор, писарь, ружмастер и трое стрелков перевалились через борта, и понтон чуть приподнялся, но рванувшая недалеко бомба швырнула в него волну, и борта над водой поднимались уже лишь на какие-то сантиметры, а в самом понтоне воды было уже выше колен. Понтон двигался совсем медленно, он не скользил по воде, а расталкивал ее широким высоким носом, таща за собой повисших на бортах, цепляющихся друг за друга людей.
- Давай, давай! Давай! - командовал гребцам ротный.
Сотню метров они кое-как протащились. А Днепр стал серо-бурым от песка и ила, выброшенного бомбами. Казалось, что-то случилось с его дном, что подо дном вдруг заработал какой-то вулкан, прорвавшийся в разных местах и швырявший через воду куски дна.
Но берег был близок! Высокий, с отвесным совершенно обрывом, густо поросшим поверху деревьями, берег был совсем близок, так близок, что различались не только красные стволы сосен, белые березы, зеленоватые осины, но четко виделись и бордовые палочки тала на косе у подножия обрыва, лопухи, давно прибитое к косе серое от воды и солнца, похожее на телеграфный столб бревно, покачивающееся в прибрежной пене.
Так близко от берега течение было спокойным, оно не успевало сносить ни этот ил, ни поднятый песок, ни все остальное, что было в Днепре, что он держал на себе, отчего не мог освободиться. Перевернутые понтоны, похожие на спины продолговатых гигантских черепах, купающихся в прибрежной воде, лениво покачивались, фонтаны от бомб мочили их, и понтоны поблескивали, как лоснились от жира. Солдаты, которые были сброшены с них, с лодок, с плотов, но не утонули или не были разорваны взрывами, цеплялись за них, за их клепаные ребра, подталкивали их к берегу, и казалось, что эти чудовищные черепахи, переплыв Днепр, то ли от усталости, то ли от того, что и спешить им некуда, не торопятся выходить из воды. Набрякшие, едва плавающие или даже совсем погрузившиеся под поверхность реки скатки, напоминали больших серых медуз, белобрюхие рыбы лежали вниз спиной, тут же плавали щепки от досок, плотов, обломки этих досок и целые доски, мачта с парусом со свежим изломом у основания, как будто кто-то взял и отломил ее, обрывок веревки, скрутившийся наподобие серой дремлющей в воде змеи, белый прыгающий на волнах закрытый алюминиевый котелок, разного цвета мокрые головы тех, кто вплавь добирался до берега. Все это тут медленно двигалось вниз, подпрыгивая при каждом новом взрыве.