Дядь Витя работал на сельской подстанции электриком. Основным производственным, или как сейчас говорят, градообразующим поселковым предприятием была лесопилка, поскольку в то время забайкальская тайга была битком набита огромными, в несколько обхватов, кедрами, соснами, лиственницей и другими ценнейшими породами деревьев. Соответственно, деревообрабатывающая отрасль трудилась в полную силу на благо жителей Советского государства, и электроэнергии для нее требовалось много. Очень. Огромная подстанция располагалась там же, где и ныне, километрах в двадцати от поселка, и дядька добирался до места своей работы в погожие дни на велосипеде, а в ненастье – на Урале, да-да, настоящем советском мотоцикле Урал, оборудованном коляской.
Брательнику, восемнадцатилетнему здоровому лбу, по принятым среди местной братвы сельским понятиям было стыдно гонять перед местными девахами на трехколесном мотаке, поэтому при любом удобном случае, когда его отец уходил на смену, коляска мгновенно отлетала в угол сарая, Саша выкатывал Урал-одиночку на улицу под гневные крики матери, лихо запрыгивал на седло и мчался к клубу, где по вечерам регулярно проводили дискотеку. Через сутки отец возвращался, гонял Сашку по двору хворостиной, мотоцикл приводился в надлежащее техническое состояние, а потом все опять повторялось.
В один из погожих летних дней брательник собрался катить куда-то по таежным дорогам по своим пацанским делам. Снова двухколесный, Урал тарахтел под окнами, пока Саша ковырялся в его карбюраторе, регулируя холостые обороты. Наконец, оторвавшись от этого увлекательнейшего интересного занятия, он обратил свой взор на ошивающегося неподалеку малОго меня и небрежно сквозь зубы кинул:
- Слышь, Вовка, а поехали-ка со мной!
Гордый оказанным доверием и тем, что меня приобщили к великим таинствам Настоящего Мужского времяпровождения, я, разумеется, немедленно согласился, восхищенный своим умелым, умным и таким мужественным взрослым братом. Саша натянул мне на уши советский пластиковый шлем с кожаными ремешками (оранжевый, точно в таком Моргунов в Операции Ы гонял), сам выудил из глубины поленницы припрятанный там импортный интеграл (достал же где-то такую невиданную в СССР редкость!), усадил меня на пассажирское седло, показал кольцо, за которое следует держаться, сам прыгнул за руль и дал газу! Да так дал, что песок и камни взвились из-под заднего колеса! Я в ужасе судорожно стиснул до боли в пальцах кольцо-держалку и, забыв, как дышать, истошно заверещал:
- А-а-а-а, Саша, мне страшно, помедленнее… ну пожалуйста-а-а, потише!!!
Странно взглянув на меня, брат попытался успокоить мелкого трусишку:
- Слушай, да ведь мы еще только на второй едем, скорость-то всего тридцать!
Понимая, что сразу по возвращении я тут же побегу жаловаться его мамке, тяжесть руки которой брат неоднократно испытывал на своей пояснице и где пониже, он все же снизил скорость до той, что показалось мне приемлемой, и мы, словно два заправских гонщика, покатились по сельским ухабам на первой передаче.
Мимо проносились растущие сразу за узенькими обочинами великолепные ели, ласточки живо порхали высоко в небе, как бы намекая своим задорным полетом на безоблачную погоду в течение как минимум всей предстоящей недели.
Сибирская тайга значительно отличается от дальневосточной прежде всего размерами деревьев – высоких, статных, с ровными толстенными стволами и широкими раскидистыми кронами. В тайге стоят они, словно исполинские великаны, ровными рядами, устилая плотным покрывалом дурманящей голову крепким смолянистым запахом русоволосой мягкой хвои, изредка пересыпанной огромными липкими шишками.