Он дочиста подобрал разбросанные вокруг груды яств и отнес в комнату Грунте. Там он запрятал их в одну из пустых корзин, принадлежавших экспедиции, так как и в комнате Грунте была сложена часть имущества погибшего шара.
Но прежде всего надо было достать воды, чтобы умыться. Зальтнер по очереди вертел ручки всех приборов, но все это не приводило к желанным результатам. То из стены вдруг выскакивал шкаф, наполненный совершенно непонятными вещами, то неожиданно в разных углах комнаты загорались лампочки; потом появился таз, и Зальтнер было уже подумал, что добился своего; но ему пришлось в испуге отскочить, так как таз начал накаляться. И вот, наконец, раздвинулся пол в дальнем углу комнаты, там открылся мелкий бассейн, и забила струя фонтана.
Зальтнер предусмотрительно проверил, действительно ли это вода, и чрезвычайно обрадовался, когда его предположения оправдались. Затем, разыскав дорожный несессер, он довершил свой туалет и с удовольствием расположился позавтракать.
Подкрепившись, Зальтнер, в изящном дорожной костюме, вошел в комнату Грунте и сказал:
— Итак, я готов продолжать исследование полюса. Надеюсь, что вы скоро сможете ко мне присоединиться. Но прежде, чем приступить к обсуждению наших дальнейших планов, я попытаюсь раздобыть вам какое-нибудь питье, — ведь вы, вероятно, очень страдаете от жажды.
— Благодарю вас, — смеясь отвечал Грунте. — Взгляните-ка сюда, — и он указал на трубочку сосуда, стоящего на столике у его изголовья. — А вот не желаете ли вы попробовать паштета, или уж не знаю, как его назвать. Хотя по виду я и не могу определить, что это такое, но действует это на меня удивительно подкрепляюще. Если б не моя нога, я тотчас бы встал.
— Чорт возьми! вот так штука! Откуда же это все появилось? А я-то старался, сколько ушибов получил, какой беспорядок наделал! Откуда вы это достали? Ведь этого здесь не было?
— Я попросту сообразил. Марсиане куда умнее и во всяком случае дальновиднее нас. Если у нас есть больной, который не может встать с постели, то ведь мы приносим ему завтрак, а если мы сами по какой-либо причине не можем прийти к больному, то ставим пищу подле него. Поэтому я стал искать. И вот, посмотрите-ка на две записочки, прикрепленные к этим кольцам.
— Да ведь это латинские буквы!
— Несомненно. Это эскимосские слова: «мизалукпок» и «имерпок». Первое означает «еда», второе-«питье».
— Но почему же в моей комнате нет таких надписей? У меня на всех дощечках надписи сделаны во всяком случае марсианскими буквами.
— Ведь вы не знаете гренландского языка,
— Но откуда же нумэ известно, что вы его знаете?
— Потому что вчера я беседовал с одной… с кем-то на этом языке.
— Чорт побери! Грунте, вы меня обставили. Одного только я не могу понять, — откуда эти люди, господа марсиане, знают, как пишутся эти слова нашими буквами?
— Этого я и сам не знаю. Видите, надписи выведены печатным латинским шрифтом. Недаром исчез мой маленький словарь, — оттуда они наверно заимствовали начертание букв. Но как они могли разыскать в нем нужные слова — это для меня полнейшая загадка. Ведь им знаком только звук эскимосских слов, а печатных знаков они не знают,
— Это жуткая история, — сказал Зальтнер. — А славная бабенка эта Зэ, я совсем было влюбился в нее! Хотел бы я только знать, почему к нам не является ни одни человек, т. е. я хотел сказать, ни один нумэ, потому что они, кажется, очень кичатся тем, что они нелюди. Что же нам теперь предпринять? Прежде всего, разумеется, нужно вылечить вашу ногу.
— Боюсь, что и тогда мы сможем делать только одно — подчиняться решениям марсиан. С экспедицией, как видно, все покончено. Попытаемся пока, по мере возможности, вникнуть в положение вещей. Займитесь-ка разведкой.
— Комнату я уже осмотрел, и мне не хотелось бы иметь дела с этими загадочными приборами — слишком легко можно осрамиться. Я кажусь себе дикарем, попавшим в физический кабинет, с тою только разницей, что наш брат, не обладает соответствующей наивностью.
— Есть ли выход из этих комнат?
— В каждой комнате есть дверь, но я не знаю, как они открываются. К тому же, я думаю, удобнее дождаться, пока нас тут навестят, чем выйти отсюда и шататься неведомо где.
— Вы правы! Не будете ли вы так добры привести в порядок наши вещи, и если вам попадется мои дневник, то дайте мне его, пожалуйста. Прежде всего мы должны позаботиться о сохранности имущества Торма и официальных документах экспедиции.
— Я кое-что уже отложил, — сказал Зальтнер, — разбираясь в вещах, спасенных марсианами; кое-какие вещи разбились при крушении, другие пострадали от морской воды. Между прочим, я ничего не имел бы против того, чтобы уцелело хоть что-нибудь из нашего провианта, потому что я не очень-то уверен, поздоровится ли нам от этих колбасных автоматов. Но посмотрите-ка, чего только не подобрали господа нумэ! Они доставили нам даже футляр с обеими бутылками шампанского, который вы в опасную минуту вышвырнули из гондолы. А я-то думал, что это размозжит им головы и разобьется вдребезги. Повидимому, бутылки совершенно целы. Ну-ка, вынем их из ящика! Но их вид никогда уже не будет веселить нас… Бедная фрау Торм!
Он вынул бутылки.
— Посмотрите-ка! — воскликнул он. — В футляр засунут еще какой-то пакет. Что же это?
Зальтнер развернул бумагу. Это была маленькая книжка размером не больше карманного календаря.
— Странно, — сказал Зальтнер, — не могла же фрау Исма подсунуть нам альбомчик! На-те, Грунте, посмотрите.
— Какое мне до этого дело? — угрюмо ответил Грунте.
Зальтнер раскрыл книжку. Он остолбенел, потом перевернул несколько страниц и долго вглядывался в них.
— Да это… но ведь это… — сказал он, качая головою, — но как же это возможно?
Маленькая книжка оказалась самоучителем марсианского языка; звук слов был передан с помощью латинского алфавита. Тут же был немецкий перевод этих слов и рядом начертание их стенографическими знаками марсиан. Зальтнер по немногим знакомым ему словам разгадал содержание книги.
— Скажите мне только одно, — продолжал он, — разум отказывается мне служить, — как мог попасть сюда немецко-марсианский словарь и как вообще таковой может существовать?
Грунте молча прогнул руку и схватил книжку. Он только мельком заглянул в нее и тотчас тихо сказал: — Это почерк Элля.
Он глубоко задумался и закрыл глаза. Неразрешимая загадка опять встала перед ним. Каким образом Элль мог знать марсианский язык? И если Элль знал его, то почему же он никому не говорил об этом? Почему он не передал этой книжки кому-нибудь из них? Как очутилась она в футляре под бутылками?
Грунте не мог найти ответа.
Зальтнер между тем завладел книжкой и разыскивал нужные ему слова.
Тут послышались из соседней комнаты голоса марсиан и тихий смех. В комнату Зальтнера вошел врач Хиль. Зэ остановилась в дверях и от всей души смеялась над беспорядком, который натворил Зальтнер, а пуще всего над тем, что он за завтраком пользовался гребнями вместо тарелок. Плоские диски, которые Зальтнер принял за тарелки, заряжались электричеством и служили марсианам для расчесывания и приглаживания волос.
— Это уморительно, — смеялась она. — Но мы пока ничего не скажем бедному «немец Зальтнер».
С этими словами она удалилась, потому что ей было слишком тяжело двигаться в комнатах батов.
Хиль вошел к Грунте и Зальтнеру.
X ЛА И ЗАЛЬТНЕР
Хиль остался очень доволен состоянием своих пациентов. Он с большим интересом разглядывал их вещи, и явное изумление отразилось на его лице, когда Грунте передал ему маленький немецко-марсианский словарь. Хиль с увлечением принялся его перелистывать, выбирал нужные марсианские слова и просил называть ему соответствующие немецкие. Таким образом ему скоро удалось задать несколько вопросов, на которые Грунте отвечал тем же способом. Но так как у Хиля не было времени продолжать это взаимообучение, оп по — гренландски спросил Грунте, не желает ли тот, чтобы поскорее достигнуть взаимного понимания, брать уроки марсианского языка у Ла? Это предложение было весьма неприятно Грунте. Он был очень доволен, что ему больше не приходилось видеть своих сиделок, и поэтому обратился к Зальтнеру с просьбой заменить его в этом деле. Хотя Зальтнер, при этих уроках, не мог пользоваться эскимосским языком, как основным подспорьем, он все же надеялся как-нибудь, с помощью словаря Элля, справиться с трудной задачей, и выразил полную готовность заменить Грунте.