— Где смазывают земную ось, — перебил Зальтнер. — Это чертовски любопытно!.. Н-да, а шампанского нам замораживать не понадобится,
Все трое стояли в гондоле, держась за снасти, Они следили за полетом шара, наблюдали приборы, но, как только выдавалась свободная минута, хватались за полевые бинокли и напряженно смотрели на север, почти по направлению солнца, которое было отклонено лишь немного к востоку. Постепенно опускались под ним горные вершины; еще только широкий хребет заслонял открывшейся их глазам вид, и вот шар понесло над гребнем горной цепи. Гайдроп волочился; оставалось только перелететь эту широкую котловину, — и тогда они у вожделенной цели. Шар был почти над серединой котловины, на высоте не более ста метров. Дул еще южный ветер, хотя и менее резкий, и шар поднимался вдоль плоской возвышенности ледяного поля.
Вот уже за ледяной стеной, замыкавшей котловину, в большом отдалении забелели отдельные горные вершины; воздухоплаватели находились на одной высоте с последним препятствием, стеснявшим их кругозор. Вершины множились и, наконец, образовали горную цепь.
Шар все поднимался. На огромной высоте парил он над глубокой пропастью; но вот гайдроп рвануло книзу, и шар тотчас же опустился на несколько сот метров, потом его качнуло еще раз вверх и вниз. Это внезапное колебание шара всецело завладело вниманием воздухоплавателей. Вдруг Торм воскликнул:
— Море!
Ура! — произнес Зальтнер, — это, действительно, открытое полярное море.
— Вернее, это — внутреннее море, бассейн; но, я думаю, величиною он все же около тысячи квадратных километров, — сказал Грунте, — приблизительно такой же большой, как Боденское озеро. Но как знать, сколько там вдали разветвляется еще фьордов и каналов? Да и самый бассейн разными островами разделен на множество рукавов.
— Тому, кто подходит туда пешком или на корабле, не так-то легко решить, что это — море среди земли или земля среди моря? Хорошо, что нам-то это удобнее.
— Разумеется, — сказал Торм, — возможно, что перед нами часть открытого моря, хотя отсюда и кажется, будто вода со всех сторон замкнута горами. Однако что же нам делать? Против ожидания, мы вынуждены были подняться так высоко, что теперь для спуска придется потерять очень много газа, а в то же время нам снова предстоит подъем, для того чтобы перемахнуть вон туда, за те горы. Это трудный вопрос. Но у нас еще есть время поразмыслить над этим, так как шар движется теперь очень медленно.
— И это обстоятельство мы используем для того, чтобы послать северному полюсу заслуженное приветствие, — воскликнул Зальтнер. С этими словами он вытащил футляр, из которого три бутылки шампанского заманчиво высовывали свои серебряные горлышки.
— А я-то об этом и не знал, — с недоумением заметил Торм.
— Это — дар фрау Исмы. Видите, здесь написано: «Открыть на полюсе. Вес — четыре килограмма».
Торм засмеялся. — Я так и думал, — сказал он, — что моя жена умудрится нарушить устав экспедиции какой-нибудь контрабандой.
— А разве не чудесная мысль пришла в голову вашей жене — заставить нас, на северном полюсе, выпить за, ее здоровье? И, кроме того, разве не потеха видеть трагическое лицо нашего астронома! Ведь шампанского он принципиально не пьет и за здоровье женщин он принципиально не чокается, но так как на полюсе он принципиально должен и хочет вторить нашему ура, то он и запутался. Итак, да здравствует фрау Исма Торм, наша благодетельница!
Зальтнер и Торм подняли кубки. Грунте сжал губы и, точно в каком-то оцепенении, неподвижно держа перед собою стакан, безучастно предоставлял другим чокаться с ним.
Тут Торм провозгласил:
— Да здравствует северный полюс!
Тогда и Грунте с одушевлением чокнулся с ними и добавил:
— Да здравствует человечество!
Они выпили, и Зальтнер воскликнул:
— Заздравный тост Грунте так всеобъемлющ, что одного стакана на него не хватит, — и он еще раз наполнил кубки.
Шар тем временем медленно уносило к внутреннему морю, которое теперь все явственнее открывалось изумленным взорам путешественников. Дикая природа глетчеров исчезла; зеленые лужайки, кое-где покрытые одинокими обломками скал, мягко спускались к воде. Казалось, — перед ними чудесная альпийская долина, и в глубине ее раскинулось глубокое озеро. Но поразительнее всего в этой декорации был один из бесчисленных разбросанных в бассейне островов, к берегу которого теперь приближался шар. Он был меньше других, но его очертания были так совершенны, что не верилось, чтобы это было произведение природы. Покрытых лишаями каменных глыб здесь совершенно не было.
Исследователи были приблизительно в двенадцати километрах от загадочного острова и любовались им в бинокль, когда Торм обратился к Грунте.
— Как вы думаете, можем ли мы, собственно говоря, определить, где мы находимся? Должен сознаться, что при перелете через горную цель и быстрых переменах высоты я потерял способность ориентироваться.
— Я сделал, — отвечал Грунте, — несколько измерений, но для точного определения нашего положения теперь их уже недостаточно. Да и способ измерения по высоте солнца теперь не применим, так как мы уже не можем хотя бы даже с приблизительной точностью установить время дня. Нам, действительно, не на что ориентироваться. Ведь здесь на севере компас очень ненадежен. Во всяком случае, мы находимся недалеко от полюса, где все меридианы сходятся так близко, что уклонение на один километр вправо или влево составит разницу во времени на целый час, или даже больше. Если после перелета через горную цепь наш шар на пять-шесть километров уклонился от направления с юга на север, что весьма вероятно, то у нас сейчас не три часа утра 19-го августа, как мы предполагаем, а, может быть, уже полдень; если же мы уклонились к западу то мы даже вернулись во вчерашний день и сейчас только вечер 18-го августа.
— Это чорт знает что такое! — вскричал Зальтнер. — И все от этого вечного солнечного сияния на полюсе! Теперь, значит, я могу приклеить к отрывному календарю вчерашний листок?
— Весьма возможно, — усмехнулся Грунте. — Представьте себе, что вы совершаете прогулку вокруг северного полюса на расстоянии ста метров от него; тогда вы в пять минут преспокойно обойдете вокруг полюса и перешагнете через все триста шестьдесят меридианов, — таким образом: всего лишь в пять минут протекут для вас целые сутки. Если вы сделаете такой же круг в западном направлении и захотите установить точное время каждого меридиана, вы должны будете на каждом меридиане переводить ваши часы на четыре минуты назад, так что после упомянутых пяти минут вы будете отставать уже на целый день, а если вы будете таким образом гулять вокруг полюса целый час, то тогда вашим часам, если на них имеется календарная стрелка, следовало бы показывать 7-е августа.
— Но ведь тогда надо обзавестись календарем с приклеивающимися листками?
— Да, но если вы будете кружить в восточном направлении, то настолько же уйдете во времени вперед; и после двенадцатикратной прогулки вокруг полюса ваш календарь, если бы вы при каждом обороте отрывали по листку, показывал 31 августа. Между тем, в действительности, в обоих случаях было бы только 19 августа, Итак, вам следовало бы регулировать соответствующим образом календарную стрелку часов, как делают мореплаватели при переходе 180-го меридиана.
— А если мы теперь пролетаем как раз над полюсом?
— Тогда в одно мгновение мы делаем двенадцатичасовой скачок во времени. Ведь полюс и есть пункт неопределенности.
— Проклятие! Но тогда ведь и не узнаешь, где находишься.
— Да, — сказал Торм, — это-то и есть самое роковое. Нам пришлось с самого начала рассчитывать на то, что мы сможем определять наше положение по пройденному уже пути. Можем ли мы теперь что-нибудь предпринять?
— Лишь в том случае, если мы спустимся на землю и сможем установить инструменты для измерения положения некоторых звезд.
— Об этом не может быть и речи, пока мы не перелетим моря и не осмотрим гор, лежащих по ту сторону. Спуститься здесь, между островами, слишком рисковано… Итак, мы преуспели не больше наших предшественников, и настоящий полюс остается по прежнему не определенным.