— Екатерина Алексеевна, все же прикажите арестовать смутьяна…
В этот момент за дверями послышались крики, звон клинков. На пороге стоял улыбающийся Богатырёв:
— Три роты семеновцев приведены, полицейские воры взяты под караул.
Девиер широко разинул рот, Меньшиков облегчен но перекрестился:
— Бог правду видит! — И к Императрице: — Матушка, позволь Девиера, этого гнусного поганца. арестовать! Он ведь тебе все наврал…
Императрица собралась с силами, гневно воскликнула:
— Прекратите свару! Богатырёв, ты всегда был нахалом, отпусти полицейских. Девиер и Меньшиков, отправляйтесь по своим делам и не лайтесь. Иначе я вас… — Она не знала сама, что сделать с двумя самыми приближенными людьми, которые во имя любви к ней, как казалось, готовы были растерзать друг друга. Добавила: — Пожмите руки и обещайте по-христиански любить друг друга.
Девиер брезгливо сморщился, а светлейший заключил генерал-полицмейстера в медвежьи объятья, да так, что кости у того затрещали. С ненавистью дыхнул в ухо:
— Я тебе, кривоносый, ещё оторву… — и назвал предмет, который оторвет. Повернулся к Императрице:
— Матушка, не сомневайся! Мне Девиер близкий родственник, а люблю его словно отца родного. Меньшиков родного отца-пьяницу люто ненавидел.
— Вот такта лучше! — вздохнула Императрица, с грустной нежностью улыбнулась другу сердечному Сереженьке Богатырёву, неслышно помумлявила: — Мой аманат! — и устало смежила веки.
Ожидание
Теперь Меньшиков почти не отходил от постели умирающей царицы. Он ел в её опочивальне, вздремнуть ложился на бархатную козетку. Порой его сменял Богатырёв, выставивший караул возле спальни Екатерины, объяснив придворным фрейлинам:
«Господа лекари запретили беспокоить матушку Императрицу, ныне неможно к ней навещаться».
Десятого апреля у больной открылась горячка. Все понимали, что оставшиеся ей дни пошли уже на счет. Ментиков вместе с князем Голицыным и Остерманом сочиняли «духовное завещание» Екатерины. Наследником престола назначался великий князь Пётр Алексеевич, а его невестой — дочь Меньшикова. В завещании было указано цесаревнам и «администрации» стараться о сем браке.
Чтобы, утешить обеих цесаревен — Елизавету и Анну, жену герцога Голштинского — и в «в вознаграждение того, что они уклонены от наследства отца своего», им определялось выдать колоссальные деньги — по одному миллиону триста тысяч рублей наличными.
Меньшиков достиг желанной цели. Он потирал свои ручищи:
— Сильно Господь помог мне! Теперь ждать лишь одного осталось… — Чего ждать — не договаривал, но и так ясно.
О пользе ябедников
И вдруг — очередная беда. Богатырёв, удрученный едва ли не до слез, приплелся однажды к спальне Императрицы и вызвал Меньшикова. Отведя того в тихий уголок, молвил:
— Андрюшки, ну, мой осведомитель, что комнатный лакей у Девиера, сейчас шепнул: готовит де сей змей на нас кляузу самую гнусную. Будто, прости, светлейший, твоя дочка, невеста Петра, прибывает… в блудном грехе.
Меньшиков вытаращил синие глазищи, плюнул на паркет, задохнулся изумленно:
— Что?! С кем?…
— Со мной. И как только станет она женой Государя, так сразу же мы его — тьфу, говорить срамно! — отравим и безраздельно с тобой властвовать станем. Каково?
Затопал ногами Меньшиков, заскрипел зубами, зрачки в точку сузились, лицо исказилось бешенством. Он хрипло проговорил:
— Ах, умет вонючий, кал собачий, гной змеиный! Не человек — брат сатаны, тьфу на него, чтоб сдох нынче же он! — Вдруг кулаком двинул в нос Богатырёву. — А ты тоже хорош: прикончить его, пса шелудивого, надо было, когда он с ларцом ворованным ухитрялся… Какой же срамной человек Девиер… Что делать станем, ась?
Богатырёв молча потирал ушибленный нос.
— А письмо метать тайно, поди, будет? И когда такое случится? — вопрошал Ментиков.
— Ябедник сказал, что подслушать кое-чего удалось. Когда Девиер диктовал его своему подьячему. Было сие нынешней ночью. Стало быть, не залежится…
— Торопятся, блудни злосмрадные, со мной расправиться. Вдруг радостно зареготал: — Ну, да я отыграюсь на них, потешусь вволю. Если, конечно, прежде того… — И опять недоговорил, глубоко задумался. — Что же делать нам?
Богатырёв зашептал:
— Запалить дом Девиера! Бог милостив будет, так сгорит и эпистола воровская, и сам сочинитель.
— А охрана? Коли её перебить, так ясно станет. чьих рук дело. Государыня осерчать на меня может, а уж тебе, не сомневайся, башку отрубит.