— Охрана стоит снаружи, а ябедник Андрюшка подождет изнутри, возле спальни изверга. В случае чего отговорится: «Лампадка разбилась, вот и воспламенилось!» Подарим ему тысячу рублёв и выкупим из рабства.
Меньшиков поцеловал Богатырёва в распухший нос, перекрестил:
— Храни тебя Господь! Коли попадешься и на дыбу вздёрнут, постарайся меня не назвать. Удобный случай выпадет — спасу тебя, Сереженька. Коли не выйдет — не суди строго.
Два богатыря обнялись и разбежались по своим делам важным, государственным.
Пьяные речи
В следующую ночь на Фонтанке занялся пожар. Горели, правда не сильно, внутренние комнаты генерал-полицмейстера Антона Девиера. Потушили огонь быстро, так что особо громадной толпы, как обычно бывает, собраться не успело.
Больше всех старался комнатный лакей Андрюшка: с ведрами лез в самое пекло, вытаскивал, спасая, хозяйское добро. От сего усердия, надышавшись дымом, в тот же день он отдал Господу душу.
Осталось неизвестным, сгорело ли подметное письмо или нет, но Девиеру — это уже точно — на какое-то время стало не до придворных интриг, пожар выбил его из привычной колеи. А вот светлейший злых намерений генерал-полицмейстера не забыл.
Шестнадцатого апреля Девиер, как обычно, пришел в Зимний дворец. По какой-то причине (может, новую каверзу придумал?) был он в приподнятом настроении.
Богатырёв, стоявший с Софьей Скавронской — племяшкой Императрицы — возле камина, пригласил Девиера выпить с ними вина. Тот криво усмехнулся, но не отказался. Сначала пропустили по чарке волошского вина — за «скорейшее выздоровление Государыни Екатерины Алексеевны». Потом много пили шампанского — за «Государя-наследника Петра Алексеевича». Добавили бургонского — за «мудрую дочь Государя — Елизавету Петровну».
Пили, как приучил Пётр Великий, до дна и заровно. Только русский Богатырёв был на голову выше хлипкого португальского Девиера и без малого пуда из три тяжелее. Так что Богатырёв голову сохранял в свежести, а погорелец Девиер уже едва на ногах хранил равновесие. Он уже собрался отойти прочь, как Богатырёв строго произнёс:
— Генерал, куда поплелся? Ты разве запамятовал: мы ещё не пили за здравие красавицы цесаревны Анны Петровны, супруги славного герцога Голштинского.
— За Анюту? — Девиер икнул. — С наслаждением. Ик!
— А теперь за супруга её, важного воина…
— Пьем, полковник! А скажи, правда, что ты к нашей матушке Екатерине Алексеевне — хи-хи! — в окно лазил. Ик! А ты, Софья, что кручинишься? Ну, болеет твоя тетушка царица, а все равно печалиться нельзя. Давай танцевать! Богатырёв, я тебе, бабий угодник, приказываю: приведи итальянских музыкантов, да быстро. Жжелаю танцевать!
В этот момент в зал вошла цесаревна Анна Петровна. Девиер, комично растопырив руки, стал кланяться:
— А я нынче пил твоё здоровье, Анна Петровна! —
Не удержавшись, он грохнулся на паркет, ухватил за край платья цесаревну. — Давай вместе выпьем…
Вокруг, тщетно пытаясь скрыть улыбки, толпились придворные. Меньшиков криво усмехнулся и незаметно для других подмигнул Богатырёву. Тот стремительно покинул зал: пошёл диктовать записку о случившемся.
Последний указ
26 апреля 1727 года состоялся Высочайший указ о назначении следствия и суда над генерал-полицмейстером Антоном Девиером.
В послеобеденный час, когда петербуржцы, воспрянув ото сна, вышли на вечереющие улицы, подьячий выкрикивал на Троицкой площади указ Государыни:
— Сего апреля 16-го дня во время нашей, по воле Божьей, прежестокой болезни пароксизмуса, все доброжелательные наши подданные были в превеликой печали, я, Антон Девиер, в то время будучи в доме нашем, не только не в печали, но и веселился и плачущую племянницу нашу Софью Скавронскую вертел вместо танцев и говорил ей: «Не надо плакать!»
Государыня цесаревна Анна Петровна, в безмерной печали быв и стояв у стола, плакала. В такой печальный случай Девиер, не отдав должного рабского респекта, но в злой своей продерзости говорил её Высочеству:
«О чем печалишься? Выпей рюмку вина».
Когда входила Государыня Цесаревна Елизавета Петровна в печали и слезах, и перед её Высочество по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал, а смеялся о некоторых персонах.
Как объявил Его Высочество Великий князь, Девиер говорил ему: «Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше, а матери твоей не быть уже живой. А ещё, сговорился ты жениться на дочке Меньшикова, а она станет за полковником Богатырёвым волочиться, тогда станешь люто ревновать».