— Нет, светлейший, я про сию брошь ничего не ведаю. Знаю только, что ценность её необыкновенная, сказывают, поболее трёхсот тысяч рублёв!
— Сие так! Брошь Пётр Великий презентовал Императрице к её коронованию. Я тоже лепту внес: одних бриллиантов шесть десятков пожертвовал. И вот ныне исчезла она, — и светлейший с подозрением вперился взглядом в Богатырёва. С угрозой добавил: — Учиним розыск, из-под земли вора достанем!
Нечистый на руку человек твердо убежден, что и весь мир состоит из воров. Светлейший исключением не являлся.
Тайный поцелуй
На другой день влюбленный Богатырёв ужинал в доме фон Гольца. Один за другим поднимали тосты в честь именинницы Ирины. Стол был небольшим — всего на двадцать персон. Собрались друзья и родственники, в основном морские офицеры. Среди прочих был и старинный приятель Богатырёва — капитан Чердынцев, командир третьей роты Невского полка, тот самый, у которого когда-то притаился бежавший из-под караула будущий фаворит.
Пили шампанское, говорили о том, как Меньшиков ловко своих врагов обошел:
— Шафирова отправил в хладный Архангельск, Ягужинского — на Украину. Не нынче-завтра выдворит из России злобного герцога Голштинского, — усмехнулся Чердынцев.
Мужественный фон Гольц заметил:
— При всех Государях воровали. Не боялись даже Иоанна Васильевича, тащили и при Петре Великом. А нынче ворам и вовсе укорота не стало.
Чердынцев весело тряхнул копной каштановых волос:
— Весь Питербурх ведает, что он вместе с пожитками молодого Государя перетащил к себе драгоценности покойной Императрицы. По указу матушки Екатерины из казны герцогу Басевичу следует двадцать тысяч рублёв, так Меньшиков воровски все заграбастал себе, а у герцога Голштинского оттягал аж шестьдесят. Россию словно девку похабную насилуют. А пикни, тут же на дыбе растянут. — Кровь бесстрашных потомков — донских казаков говорила в капитане.
Нашим влюбленным все эти разговоры были скучны. Они потихоньку улизнули из дома и, взявшись за руки, бродили по тенистым аллеям молодого парка.
В «Гроте влюбленных» они поцеловались.
Под сенью длинных мотающихся ветвей берез, возле журчащего по камушкам ручейка, они поклялись в вечной любви. Было решено: полковник будет просить у родителей руки Ирины.
Давно известно: страстная любовь бывает лишь с первого взгляда.
Тризна
16 мая 1727 года прах Екатерины Алексеевны переносили в Петропавловский собор. Гроб поставили на обитую чёрным сукном колесницу, влекомую восьмью лошадями. Как и на похоронах Петра, каждую лошадь вел под уздцы полковник. Первый справа был Богатырёв.
Величественное зрелище дополняли унтерофицеры с алебардами, гоффурьеры и придворные гвардейцы со штандартами. Впереди генералы несли корону и державу — все согласно протоколу.
Петропавловский собор все ещё строился. По сей причине гроб поставили во временной церкви, возложив на него императорскую мантию. Бедной Императрице погребения пришлось ждать до тридцать первого года, как и праху Петра. Только тогда их опустили в землю.
Меньшиков мог бы теперь насладиться покоем — он был фактическим правителем при Екатерине, стал правителем при малолетнем Государе. Но его терзало вечное беспокойство всех властителей — боязнь врагов скрытых и явных. А теперь ещё крайне досаждала пропажа застежки, вещи любимой.
За трапезным столом, поминая Императрицу, он сидел мрачный, время от времени бросая сумрачные подозрительные взоры на Богатырёва.
Возле светлейшего расположился Остерман, уроженец Вестфалии, поселившийся в России в третьем году и сделавший блестящую карьеру: он стал членом Тайного совета и был хитрющим дипломатом. Остерман знал: хочешь засушить могучее дерево, обруби его корни, и дерево засохнет. Желаешь ослабить властелина, лиши его самых верных людей.
Вот и сейчас шептал он подвыпившему Меньшикову:
— Сию застежку, граф, все зрели на Императрице на рождественском балу. — Многозначительно сощурил глаз, покачал головой. — А оттягал застежку твой, Александр Данилович, клеврет и Императрицы угодник Богатырёв. Он все терся возле покойной, а потом из-за царицыной шкатулки подрался с Девиером, хотел воровать её.
— Сице, сице… — бормотал Меньшиков. Был он жуликом вдохновенным. И по этой простой причине весь свет полагал воровским. — Девиера в Сибирь
уже отправили?