— Куда, отец Никита, чужой клад дел? Поделиться следует со мной.
— Так и быть, пяток монет дам, только вот вернемся от Государя…
— После Государя тебе ни злато, ни серебро уже не понадобятся — захохотал Басманов. — Одна только панихида потребуется… Царицы, во гроб положенной, нет! Двух стражников, что землю копали, Государь посохом яко копьем прободил — до смерти. Теперь тебя допрашивать будет.
Никита изобразил удивление:
— Кому же мёртвый труп надобен, хоть и царицын?
— Ты не ведал, что живая она была положена — для острастки? Уже по всем дорогам рыщут, по всей Александровке. Малюта направился неспроста к твоему дружку — отцу Федору.
Никита возмутился:
— Страсть какая — живьём в гроб! Истинно в Писании сказано: “Яко и тварь рыдает, своего владыки видя бесчинства!”
Басманов оглянулся:
— Не умствуй! Многим разговорчивым ребра сокрушили и кнутом до костей облиховали. Государь ведает, что творит. Ну, святой отец, показывай клад, тобой обретенный, а то я тебя!..
Перекрестился Никита на образа, сказал непонятное:
— Прости, Господи, мое прегрешение! Обаче, и на Страшном суде готов за него ответ держать…
Ловушка
Через левый выход, что в храмовом зале возле алтаря, вышли во двор. Метель, кажется, неиствовала ещё больше. Сразу залепила глаза, туго била в грудь. В двух шагах ничего не было видно. Басманов крепко уцепился за рукав Никиты:
— Так-то спокойней будет, не сбежишь! Пересекли двор. В дальнем глухом углу подошли к сарайчику, сбитому из крепких бревен. Снаружи стояли небольшие саночки, накрытые рогожей.
— Моя конюшня, — пояснил Никита. Верный мухортый, почуяв хозяина, радостно заржал. Никита длинным ключом отомкнул замок, приоткрыл воротца:
— Проходи, боярин, клад там…
Через минуту-другую послышался глухой удар и крик, приглушенный свистом ветра. Чуть позже, ласково поглаживая холку, вывел в воротца сильного, хорошо откормленного коня. Запряг, прыгнул в саночки:
— Но, милый! Во дворец еду к Государю, яко агнец кроткий. — В печь огненную!
Наклонив голову, часто перебирая ногами, конь быстро набрал ходу.
Уловки
Едва Никита вошел в трапезный зал, как Государь злобно рявкнул:
— Признавайся, это ты, червь книжный, Василису из могилы поднял?
Простодушное лицо Никиты приняло вид ещё более наивный:
— Я?! Нужна мне она, как жезл Ааронов скифу дикому. Так ведь известно, кто из земли её изъял…
— Кто?!
— Да молодой Басманов! Сейчас пришел в храм, блазнит меня: давай-де, сбежим, и Василиса со мной — живая! А ещё, Государь, он нечестивые глаголы плюскал… Повторить аж отвратно.
— Говори! — грохнул посохом об пол Иоанн Васильевич.
— Вякает: посажу-де Василису на престол и сам царем править стану!
Затрясся Государь, аж позелёнел от злобы и на устах пена вышла.
— Ах, аспид хищный! Подать Басманова сюда, я ему возгрю кровавую вышибу! Ух, рожа говенная!
Стража побежала отыскивать Басманова. Тут как раз появился Скуратов, прогундосил:
— Уж, кажись, все перерыли у отца Федора! Окромя собачонки ободранной да тараканов запечных ничего животного нет. Прикажешь, батюшка, перепластать его?
Сморщил нос Государь:
— Забавится ещё успеешь! Теперь беги, ищи молодого Басманова!
Стражники обыскали весь дворец, все переулки-закоулки. С трепетом доложили:
— Как в воду канул!
Тем временем, под прикрытием благодетельной метели, Никита отправился к отцу Федору. Тот дрожал словно лист осиновый.
— Неужто пронесло, Никитушка? Я сделал все по твоему указу: горемычную царицу-матушку в склеп спровадил да под плиту старинную, прямо, прости Господи, на шкелет истлевший и положил. А уж как плитой задвинул каменной, един Бог ведает про то! Кила теперь небось вывалится. Скуратов, кровопийца, везде, яко пес смердящий, нюхал. Когда он в склеп заглянул, я уж думал, что со страху помру. Да смилостивился сын Давидов! Ничего, пронесло, не нашли Государыню нашу.
Облапил Никита отца Федора, ничего не сказал, только на глазу слеза блеснула.
Эпилог
Никита, ещё в мирской жизни отличавшийся силой и ловкостью, в сараюшке оглушил Басманова. Пока он связывал его вожжами, тот пришел в себя, стал голос подавать. Никита воткнул ему в рот кляп и сокрушенно вздохнул: