— Но если он не поверит?
— Сделаю так, что поверит. Да поможет мне Матерь Божья наказать царя-убийцу!
— А коли он казнит вас? Ведь лжепророков и лжепредсказателей на костре жгут…
— Ради вас, моя царица, я готов на самые горчайшие муки! Лишь бы вы полюбили меня… Но русский Государь суеверен, он выслушает меня, отпустит восвояси, а сам останется наедине со страшным предсказанием!
Не прошло и нескольких недель, как Викентий, прихватив для компании двух товарищей своих по университету, таких же любителей приключений, как и он сам, отправился в далекую Московию.
Не ведал отважный юноша, сколь неожиданно для него повернутся события.
Звездочёты
Под вечер жаркого августовскою полдня, отойдя от послеобеденного сна. Иоанн Васильевич развлекался игрой в шахматы. Его напарником был боярин Борис Годунов, игрок искусный. В тронном зале, мягко ступая козловыми, красного цвета сапожками, появился Пётр Басманов, приятель Годунова.
— Что ходишь, голову опустив? — полюбопытствовал Государь, переставляя фигуру.
— Да как не печалиться, когда сейчас волхвы предсказание мне сделали удивительное.
— Ну, чего тебе волхвы, Божьи люди, сказали?
— Да то, что когда я помру, меня будут попирать царские стопы.
Государь растянул губы в ядовитой улыбке:
— От моих стоп кончину, поди, примешь? Басманов замялся странно как-то, не ответил. Государь нахмурил брови:
— Чего молчишь?
Вздохнув, Басманов молвил:
— Увы мне! Эти волхвы, блядины дети, вякают, что я тебя де переживу. Другой уже Государь на престол взойдёт.
Ощерился Иоанн Васильевич:
— А ты, змеиное отродье, поди, обрадовался?
— Нет, свет батюшка, я опечалился и в ухо главному волхву дал. И ещё их всех под караул взял.
Государь сгрёб в ладонь бородёнку, пожевал её и с ехидством вопросил:
— А что ещё сказали?
— Сказали, что когда сын Давидов призовёт тебя в, небесные селения, то земля содрогнется от плача, а слава твоя просияет на веки веков.
Иоанн Васильевич удовлетворенно хмыкнул:
— Хм, ты, Басманов, обаче, скорпия натуральная! Разве можно волхва, человека Божьего, в ухо бить? Что же тебе будет за преступление против заповеди отеческой? Ох, — Государь изобразил крайнее огорчение, перекрестился, — будет тебе огонь да мука. Ты, умоокраденный, лицемерием объят и ложью покрыт, самолюбием одеян. Пусть волхвов пред мои очи поставят!
Лукавство
Подталкивая секирами, рынды ввели в тронный зал трёх молодых людей приличной наружности. Те смиренно пали ниц.
Государь с любопытством воззрился на них:
— Кто вы, откуда?
Заговорил младший. Было ему лет двадцать шесть. Несмотря на то что от дальнего путешествия он похудел и почернел, что его одежда изрядно пропылилась, у него был вид значительный, вызывавший невольное уважение. Говорил юноша по-русски довольно чисто, выражался красиво:
— Не взыщите с нас, Государь! Люди мы дальние, дорожные. Обходим все земли, любопытство утоляем свое: кто, где и как живет?
— И как у нас, понравилось? — Государь прищурил глаз.
— Просторы твоего, Государь, царства необозримы! Народ после Матери Божьей более всего почитает тебя, свет неизреченный, хвалит твоё боголюбие, доброту бесконечную, а того более — твою строгость и прилежание к порядку. Люди твои, Государь, трудолюбивы, леса кишат полезным для охоты зверьем, а реки — рыбой…
Иоанн Васильевич удовлетворенно хмыкнул, победоносно посмотрел на разинувших рты бояр и молвил:
— Да, царство мое богатое! Всего хватает. Нынче, сказать для примера, в Москве-реке, возле самого Кремля, выловили осетра двухпудового. Милости просим за наш стол! А сейчас вас, странники, проводят в покои. Отдохните, и продолжим наши беседы…
Государь не то что любил, но испытывал едва ли не мистический ужас, смешанный с восторгом, перед людьми не от мира сего — юродивыми, факирами, звездочетами, волхвами, прорицателями. «Все помрем, да только вот когда? — размышлял он. — Об том и надо спросить волхвов».
Сводный брат Македонского
Иоанн Васильевич, уставившись мутным взором усталых, с красными прожилками глаз, с любопытством вопрошал звездочета:
— Ну, говорю, из каких земель пришли? Викентий, попивая вино, врал от души:
— Родился я без малого две тысячи лет назад. Мать моя — знаменитая куртизанка Лейла, а отец — сам великий царь Филипп Второй, отец Александра Македонского. Со сводным братом я дружил, вместе на войну ходили: гнали персов в Гавгамелах, топтали горячими конями землю царя Ахменида. Моим учителем был Клавдий Птолемей, я помогал ему излагать звездную систему мироздания в его знаменитом труде «Альмагест».