Викентий развел руками:
— Сие не от себя реку, эти предсказания зиждутся на твердой основе — называется наука астрология.
Ловушка
Иоанн Васильевич ничего не возразил. Последнее время что-то случилось с ним. Все чаще, и не только во сне, но и наяву, он видел лица тех, кого не пожалел, лишил жизни: и стременного Никиту Мелентьева, и царицу Марию Долгорукую, и её брата Петра, и сокольничего Ивана Колычева и многих, многих других. Все они являлись в самом страшном виде: окровавленные, изувеченные, с выбитыми зубами и пустыми глазницами.
Он пытался глушить эти видения пьянством, но старый, ослабленный дурной жизнью организм уже не принимал алкоголь. Головная боль сделалась постоянной, мёртвые лица теснились перед ним, выкрикивали: «Нас убил, убей и себя!»
Государь на коленях полз к образам, бросал до тысячи поклонов и час, и два плакал над собою. И уже ничего не тешило, уже жизнь и впрямь опротивела.
Но теперь, когда волхв предсказал скорую смерть, желание жизни вновь проснулось, и смерть, тление сделались нестерпимо ужасными. Государь хотел отпустить волхва, но Годунов сказал:
— Если ты, Божий человек, не врёшь, то тебе опасаться нечего. Но коли понапрасну смущаешь Государя света, то мы тебя сожжём на костре. Посему оставайся во дворце, дожидайся предреченного тобою срока.
Басманов одобрил приятеля:
— Верно, дожидайся! А то ещё чернь проведает, так в государстве неустройства случиться могут. Нечего народ блазнить!
Викентия и его приятелей поселили в клети. Кормили и обращались хорошо, но уходить запретили под страхом смерти.
Дни потянулись мучительно долгие, ибо нет для человека нормального наказания страшнее, чем несвобода.
Яд
Государь с той поры сделался зело печален. Тело его вдруг начало пухнуть и издавать зловоние. Оставшись в опочивальне, он долбил лбом пол:
— Господи, почто аз не пренебрег красотой мира, почто не отошед в монастырь! А теперь ожидает… геенна огненная?
И ему становилось столь отвратно, что все чаще являлась мысль выпить яд или захлестнуть на своей тонкой морщинистой шее петлю. И тут Государя охватывала с новой силой дрожь, и он начинал читать молитвы. И тогда Государь вспоминал себя маленьким, родных, ловлю рыбы в Неглинке, любимую собаку Гавку, езду по Москве в маленькой тележке в окружении стражи с бердышами, радостные крики простолюдинов. И если раньше он гордился своим исключительным положением, то теперь искренне и страстно завидовал простым людям, которым не было нужды кого-либо убивать, которые всегда были свободны, ходили с кем хотели и где хотели.
И однажды Иоанн Васильевич решился: он налил в бокал вина, насыпал белого ядовитого порошка, перекрестился и быстро выпил. Начались страшные рези в желудке. На крики Государя сбежались люди, и Бомелиус его откачал.
Он покорился, словно невольник в темнице, дожидающийся смертного часа.
Еще не вечер…
Вот наступило утро семнадцатого марта 1584 года. За зубчатыми стенами Кремля, за легкими волнами Москвы-реки вставало радостное свежее солнце.
Здоровье Государя, почти все время ухудшавшееся, вдруг в последние дни пошло на поправку. Тело стало отекать меньше. Страшные видения почти полностью прекратились.
Государь с удивлением, даже с некоторой веселостью вспоминал те страхи, которые пережил за последние месяцы, с того дня, как ему была предсказана смерть.
Басманов с сатанинской улыбкой потирал ладони:
— Ну, звездочёт, где он? Сейчас будем на Красной площади жечь шакала поганого!
Явился Викентий. Царедворцы и сбившаяся в кучку челядь с любопытством глядели на волхва. Басманов заглянул в лицо Викентия, елейным голосом протянул:
— Ну, латынянин гнусный! Зенки свои расторопь. Государь свет, хвала Богу, силен, как никогда. Зришь ли сие, идолослужитель треклятый?
Весело улыбаясь, Иоанн Васильевич тоже вопросил:
— Ну, звёзды наврали? Назначенный день — сегодня, а я живой?
Викентий негромко, обыденным голосом произнёс:
— Государь, но сейчас лишь утро! День ещё не прошёл…
Иоанн Васильевич словно поперхнулся: хотел ещё чего-то сказать, да промолчал.
Он вновь ходил хмурым. От обеда отказался.
Вечером сел с Годуновым в шахматы играть. Пили вино.
Проиграл две партии. Никогда прежде Годунов у Государя не рисковал выигрывать. Государь хотел сказать об этом, как вдруг дико вскрикнул, вытаращил глаза и замертво рухнул на ковер. Прибежал Бомелиус, пощупал пульс: