Несчастный трясся от страха всем телом, зажмуривал глаза. Свежев деловито брал в руки короткий толстый лом, взмахивал им и с коротким выдохом — «кх!» — перебивал ноги.
Маруська — в назидание — была нарочно привезена, и, сидя связанной в санях, должна была наблюдать муки сотоварищей.
Потом новый помощник Свежева — прыщеватый, курносый парнишка Сысой, назначенный вместо упившегося до смерти заплечных дел мастера Луканова, — подтаскивал обмякшую и стонавшую жертву к плахе. Свежев прилаживался для удара, рассчитывал точно, взмах — и голова катилась на пол, кровь била пульсирующей струёй. Сысой брал голову за волосы и покрепче насаживал на кол. В толпе одобрительно гудели:
— Во как, и хорошо! Другим неповадно будет! А Маруська отвернулась, не глядит. Смотри, смотри, слёзы на щеках, дружков пожалела. Эх, глупая баба, себя жалеть надоть. Покойник то отмучился, а её, сердечную, сказывают, сам Государь на кол пожелал садить. Когда из похода вернется. А баба, право, пригожая. На свою поменял бы, да корову дал в придачу. Ха!
Праздник для себя
Под проливными дождями и под весенним солнцем на верфи в Воронеже, на луговой стороне, весело играли топоры, рубанки гнали золотую стружку, ловко — на спор, с трёх ударов — мастеровые вгоняли в звеневшую древесину самые крупные гвозди — шпили и брусковые, а коли помельче — двоетес или чешуйный, — так и с одного удара — по шляпку!
По чертежам самого Петра заложили три десятка боевых судов — голеасов, галер, каторг, брандеров. А всего спустили на воду в ту весну — поверить невозможно! — более тысячи трехсот судов от пятнадцати саженей в длину. Людей же, как всегда на Руси, не жалели. Людишки мёрли как мухи. На их место пригоняли новых и новых.
Двадцать первого апреля генералиссимус Шеин вступил на флагманскую галеру. В честь случая такого до утренней зари на галере шло бурное веселье — пили до умоисступления. Голодные рабы облепили берег:
— Эх, хоть бы раз в жизни так… А там и помирать можно было.
На другой день Шеин отдал команду:
— Идти Доном для промысла и поиска под Азовом.
Потери были страшными. В сентябре в Москву вернулась лишь треть армии — все, что осталось. Но встречу сами себе устроили триумфальную: со шпалерами солдат и пяти полков стрельцов, с барабанным боем и звоном церковных колоколов, с пушечной и ружейной стрельбой.
Народ высыпал на улицы, со слезами умиления и радости смотрел на Петра, для чего-то маскарадно вырядившегося в мундир морского капитана, с белым пером в шляпе и с пехотным протазаном (копьем) в правой руке, на который он тяжело припадал: нога страшно болела, но в карету прятаться на хотелось, жаждал насладиться восторгом толпы.
Потом, как обычно, была пьянка и раздача наград. Приближенные царя получали кафтаны на соболях, медали, кубки с золотыми червонцами, вотчины с сотнями крестьянских душ. Солдатам и стрельцам выдали по золоченой копейке.
…Когда пришла пора разбираться с гражданскими делами, Ромодановский, среди прочего, напомнил про Маруську.
— А мы разве не казнили её? — удивился Пётр. — Давай завтра в Преображенском устроим потеху. На кол посадим, забавно, право.
Потеха
Прозрачным и ласковым осенним утром на Преображенской площади, на возвышенном месте, прилегавшем к казарменным избам, был на скорую руку возведен эшафот, а рядом глубоко в землю вкопаны два толстых кола. (Второй предназначался для изменника Якова Янсена.) Сысой усердно натирал их мылом.
Народ сбежался сюда со всей Москвы. Люди облепили крыши домов, влезли на ворота, усеяли, словно, вороны, деревья. Всем было лестно полюбоваться, как знаменитую Маруську на кол посадят.
Наконец, прибыл Пётр с Ромодановским, Меньшиковым, Шейным и прочими. Когда Маруська проходила мимо Петра, то вежливо поклонилась:
— Государь, а людишки сюда собрались меня зреть! — В её голосе звучала гордость.
Она поднялась на эшафот. Свежев сорвал с неё одежды. Толпа ахнула:
— Ах, Маруська, диво хороша! И глядит весело, ну, молодчина!
Ни один охальник не посмел крикнуть гнусность, как обычно бывало.
Дьяк, достав длинный список, зачитал вины Маруськи и огласил приговор:
— Великий Государь, отечески милосердуя о своем народе, о всеконечном искоренении повсюду воров, татей и разбойников в городах, в уездах, по волостям, по селам и деревням, поскольку те чинят повсюду великие озлобления людям, мучительства бесчеловечные и разорения, и пресечения этих злодейств ради, согласно законов указал казнить без всякого милосердия разбойницу Маруську казнью лютою, через сажание на кол…