— Никто, светлейший, письма такой руки и бумаги в глаза не видел! А уж нынче работа всех писцов и дьяков известна. Лейтенант Божко всех перешерстил. Бояр тоже удалось проглядеть почерк руки, врагов наших, — герцога Голштинского, Девиера, Голицына — нет схожести…
Наглость
А тем временем в базарный день на Морском рынке новая воровская эпистола обнаружилась. Прежде чем стража подметное письмо арестовала, многие, видать, с её бунтовским содержанием познакомились — весьма зачитана была, края от пальцев залоснились. Но бумага и почерк были теми же, а Меньшикова уже прямо «похитителем самодержного скипетра» называли, упоминали о его войне с Сенатом, который «отвергает гнусный, полный пагубы и разорения для России деспотизм князяпирожника».
Было и бесстыдное посягательство на величие Государыни. Сочинитель красочно сравнил «мариенбургскую пленницу» с растением вьющимся, которое «обвивалось вокруг могучего ствола. Но сколь скоро великан-дуб пал, то и продажная блудница вновь вернулась к своему ничтожеству прежнему».
На этот раз схватили девять людишек и бросили на пытки в застенок.
Стало ясно: наглость сия возможна лишь потому, что у противников власти заговор уже созрел.
Наживка
Меньшиков, полный тревоги, решил малость развеяться.
С полгода назад он уговорил Государыню принять в число камерфрейлин молодую свою наложницу Анну Зонеберг. Это была весёлая разбитная девица, ни на мгновенье не погружавшаяся в печальные мысли, скользившая по жизни как солнечный луч по водной глади. И притом она была необычно начитана, кроме русского и немецкого языков, владела французским.
Встречаясь с Анной, Меньшиков наслаждался и любовью, и покоем. Как ни с кем другим, именно с этой красавицей, лежа под шелковым балдахином, был откровенен. На этот раз обоими было выпито много вина, ласки девицы казались особенно жаркими.
Меньшиков нежно гладил округлое бедро возлюбленной:
— Ах, сколь восхитительно тело твое, Анна!
Целуя его грудь, девица в ответ проворковала:
— Ты, любимый, мой дуб могучий, а я тонкий плющ, вьющийся вокруг тебя!
Меньшикова как жаром обдало, в голове пронеслось: «Откуда Анна может знать, что в подмётном письме написано?»
Однако он сдержал порыв чувств, лениво потянулся и сказал:
— Пора уезжать, дела важные ждут…
Она обвила его руками:
— Побудь со мной, поговори хоть малость, так соскучилась о тебе. Что с Императрицей, как здравие её? Деньги на флот балтийский нашли? А подлого вора, что письма позорные сочиняет, схватили?
— Да, сегодня на дыбе, как ребра клещами потащили, так сразу признался один канцелярист, говорит: «Оба подметных письма аз начертал». В базарный день вешать на Морском рынке будем, а тех, кто стоял и слушал, приговорили к кнуту, обрезанию языка, клеймению и вечной ссылке.
Анна вся аж расцвела:
— Так им, подлым, и надо! А я рада за тебя, Александр Данилович. Я тебе верна и очень скучаю одна…
Меньшиков вдруг вспомнил о жадности возлюбленной к драгоценностям. Ему пришла хитрая мысль. Малость подумав, он притворно добродушно улыбнулся:
— Твою верность вознагражу. После смерти Петра у меня осталась его большая шкатулка с яхонтами и бриллиантами. Выходи нынче же, как Государыня спать уляжется, к задним воротам в десять вечера. Мои слуги тебя тайно переправят ко мне во дворец. Выберешь из шкатулки все, что по вкусу придётся.
— Какой ты щедрый! Всегда, всегда любить стану только тебя, — и поцеловала в губы.
Меньшиков тайком, как и пришел, покинул дальнюю часть дворца. За углом его ждала карета. Он приказал:
— Неситесь на мойку, к Трубецкому!
Стратегия
Трубецкой, человек ловкий и хитрый, одобрил Меньшикова:
— Ты, Александр Данилович, очень каверзно насчет шкатулки придумал. Вымани девицу из дворца, а мои ребята у неё обыщут тщательно. Может, и нагребут чего…
— А я тем временем допрошу сию гризетку. Не с извратом ли она? Ведь я с ней откровенен был, как ни с кем. Она, скорпия лукавая, всегда меня выпытывала, слушала внимательно. — Вздохнул. — И все ж не верится: она вельми искренне любит меня, смотрит на меня пылающим взором.
— Ведь по твоей, светлейший, протекции Анна попала во фрейлины?
— В том то и кручина! Случись, что девица интриговала и шпионила, каким я окажусь пред Екатериной? Она сдуру может от меня отшатнуться, вот врагам радость доставлю!