— Бросай! — коротко распорядился Меньшиков. Он был оскорблен как никогда. — «Пирожник»!
— Ай! — вскрикнула девица, стукнувшись о дно могилы.
Трубецкой чертыхнулся, подул на ладонь:
— До крови расцарапала, блудодейка!
— На её персте, поди, крупный бриллиант! — предположил капитан Богатырёв. Златолюбива, шельма. Ну, все свободные от караула — в казарму!
Эпилог
Еще долго петербуржцы со страхом показывали место возле кладбищенской ограды и приговаривали:
«Здесь живьём была похоронена фрейлина. Сказывают, из земли три дня и три ночи шли жалостливые вздохи и стоны, а Преображенский гвардеец разгонял любопытных».
Во дворце поначалу недоумевали: куда Анна Зонеберг девалась? В потаённом месте её спальни были обнаружены золотой браслет, бриллиантовые серьги и ещё что-то принадлежавшее Екатерине. К грехам девицы прибавился ещё один воровство. А потом такие времена пришли, что стало не до пропавшей фрейлины. Эпоха была бурной, переходной.
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Государыня Екатерина готовилась отойти ко сну. Вдруг от ужаса у неё между лопаток пробежали мурашки: она явственно услыхала, что кто-то постучал в окно опочивальни, расположенное на высоком третьем этаже. Она замерла, чутко прислушиваясь: не почудилось ли? Стук тут же отчетливо и требовательно повторился.
Государыня хотела крикнуть: «Стража, скорей сюда!» Но любопытство, свойственное всем представительницам женского пола, включая императриц, заставило её сунуть ноги в легкие сафьяновые башмачки и в одной срачнице — исподней рубахе — с серебряным подсвечником в руке осторожно приблизиться к окну.
На фоне недвижной, низкой и мутной от мороза луны она увидала такое, от чего вся враз сомлела: в окно, расписанное ледяными узорами, глядело веселое нахальное лицо молодого красавца в зелёном кафтане Семёновского полка…
Невезение
В жарко натопленной и прокуренной австерии (питейный дом), что на набережной, как раз против дворца Меньшикова, во второй день Рождества шла карточная игра.
Высокий белокурый капитан с прекрасной и открытой наружностью метал банк. Это был знаменитый на весь Петербург покоритель дамских сердец и отчаянный рубака, отличавшийся в боях со шведами и турками, с многочисленными боевыми шрамами на теле Сергей Богатырёв.
Именно он когда-то арестовал проворовавшегося в делах и зарвавшегося в отношениях с Государыней Мопса, по приказу Государя расправлялся с детоубийцей леди Гамильтон.
Принимал карты однополчанин, майор Дубинин, вечно нетрезвый и жизнерадостный человек лет сорока. Он притворно вздыхал:
— Ой, день мой настал последний! С такой картой впору в Неве топиться. Богатырёв, что ты мне кидаешь? Тоска безутешная…
Вскрыли, Дубинин расхохотался:
— Надо же, опять моя взяла…
— Чего ж ты врал, что плохо тебе сдаю? — спрашивал Богатырёв, вытряхивая из портмоне последние деньги.
— Так карта слезу любит! — веселился Дубинин. Он бросил быстрый взгляд на перстень капитана. — Играем за два червонца?
Бриллиант был редкой величины и стоил не меньше сотни. Богатырёв мгновенье колебался. Но вспомнил, что нынче проиграл месячное жалованье, а старушка мать, бывшая у него на содержании, ждала в Москве присылку денег. Решил рискнуть.
Он с трудом стянул с мизинца бриллиант и положил на сукно. Через десять минут, ехидно улыбаясь, майор Дубинин натягивал бриллиант себе на большой палец — с других он соскакивал.
Богатырёв густым голосом сказал:
— Скверный день, однако. Ныне мне положительно не везет.
За игрой наблюдал молодой лысоватый человек с родимым пятном на лбу — сухопутный фендрик Уткин. Ему тоже хотелось испытать Фортуну, но он не решался, боялся проиграть. Не без легкого злорадства Уткин вставил:
— Богатырёв, зато тебе в любви повезет.
Приметы
Дубинин подтвердил:
— Примета верная! — Повернулся к Богатырёву: —
Сергей Матвеевич, выпивка моя. Ты ведь рейнвейн предпочитаешь? Эй, слуга, тащи пару бутылок… Бегом, марш!
Лакей принес бутылки и моченую бруснику. Разлил в три лафитника. Выпили.
Дубинин тёплым голосом стал рассказывать:
— Ты, фендрик, насчет приметы в самую цель попал. Однажды наш полк был на марше. Помнишь, Богатырёв, ты ещё на шпагах дрался с каким-то пехотным полковником и плечо ему проткнул, а Государь тебя простил в тот раз? Остановились на постой в Мытищах. Помещик из немцев, шулер отъявленный. Продулся я ему в пух и прах. Сижу кислый, вдруг в залу входит его дочка лет осьмнадцати. Зрю на неё и внутри аж все холодеет…