Дальше, рассказывая о «щукинских днях», Михаил Ромм вспоминает такой случай:
«Я снимал сцену первого появления Ленина на трибуне в Смольном. Все мы знаем мосфильмовскую массовку, знаем этих привыкших ко всему людей, которые сегодня изображают бояр, а завтра участников съезда Советов. Мы знаем, что эти люди раскачиваются нелегко, что если нужно бежать, то поначалу они стараются трусить рысцой. Все это народ опытный — они знают, что сцена будет повторяться многократно, и если сразу побежишь во весь дух, сил не хватит бегать десять репетиций, восемнадцать дублей. К работе своей они относятся с привычным хладнокровием.
Итак, мосфильмовская массовка, тысяча человек, а то и более, расселась в большом павильоне, изображавшем зал Смольного института. Я сделал короткое вступление, объяснил товарищам, что они — делегаты съезда Советов, что вот из тех дверей покажется актер, играющий Ленина, пройдет по проходу, что, увидев его, надо встать, аплодировать, кричать: «Ура! Да здравствует Ленин!»
Я был убежден, что по первому разу «ура!» будет вялым, произойдет сумятица или путаница и мне много раз придется поправлять кадр и «накачивать» массовку энтузиазмом.
Но произошло неожиданное: едва Щукин появился в дверях и пошел по проходу своей веселой ленинской походкой, как весь зал встал, словно поднятый ветром.
Раздалось громкое «ура!», павильон задрожал от восторженных криков.
У нас еще не был готов свет, камера не была еще заряжена пленкой, и зал бушевал в неподдельной, искренней овации. Я видел, что у многих были на глазах слезы. Это был подлинный взрыв энтузиазма, который невозможно инсценировать.
Щукин даже испугался этого внезапного взрыва. Он приостановился, но тут же с великолепной актерской находчивостью оправдал свою остановку. Он оправдал ее как бы смущением от такой чрезмерной овации, улыбнулся сам над своим смущением и, махнув рукой, как бы говоря: «Ну что вы, товарищи? Разве можно так кричать?» — пошел по проходу, улыбаясь и хмурясь, немного смущенный этим народным восторгом.
Я понимал, что повторить эту овацию будет невозможно, что первое впечатление от Щукина уже не будет перекрыто. Поэтому я пытался остановить репетицию, но мои крики и жесты не были ни видны, ни слышны: никто на меня не смотрел и никто меня не слушал.
Щукину пришлось подняться на трибуну. Овация продолжалась несколько минут. И пока она естественно не кончилась, остановить ее мне не удалось».
НА СЦЕНЕ
Это было самое трудное для Щукина время. По ночам он снимался в киностудии, днем был занят в театре на репетициях спектакля «Человек с ружьем». Непонятно, как хватало ему энергии, сил, чтобы выдерживать такое напряжение.
Товарищи боялись за Бориса Васильевича: в последние годы все чаще замечали, что он устает, знали, что у него больное сердце. Но сам он словно не замечал ничего этого. Непреклонное желание во что бы то ни стало справиться с задачей, которая стояла перед ним, придавало ему силы.
Щукин жил недалеко от театра и ходил на репетиции пешком. Дома он надевал костюм, приготовленный для спектакля, и старался заранее «войти в роль». Идет переулком, погруженный в свои мысли, и не видит никого вокруг. Проходят мимо люди, попадаются знакомые (многие вахтанговцы ходили в театр той же дорогой) — никто не окликает его, знают, что он уже работает. Сколько раз друзья замечали, как у них на глазах менялась вдруг походка Щукина и становилась «ленинской», и выражение лица было совсем не щукинское, новое.
На репетиции обычно приходил автор пьесы Николай Погодин. Он до самого дня выхода спектакля работал над пьесой, менял сцены, диалоги. И Щукин помогал ему создавать образ Ленина. На глазах у автора актер наполнял жизнью сцены, которые самому автору казались не очень удачными.
— Ну, автор, как прикажешь выходить? — спрашивает вдруг Щукин Погодина. — Торопливо выходить? Медленно? Может быть, читать газету? Выбежать, выскочить?..
И, не дождавшись ответа, он идет на сцену. Все уже знают — Щукин дома попробовал десять, двадцать, может, больше вариантов выхода Ленина. И все-таки всех охватывает волнение.
Впервые Ленин появляется в пьесе в той сцене, где солдат Иван Шадрин, приехав с фронта, бродит с чайником по Смольному. Шадрина играл артист Толчанов.
На первой репетиции эту сцену должны были вести только двое — Толчанов и Щукин, хотя по пьесе встреча Шадрина с Лениным происходит в коридоре, где очень людно и шумно.
Щукин, стоя в сторонке, наблюдает, как Толчанов играет с воображаемыми партнерами, как он бродит в поисках чая. Наконец приходит момент, когда Щукину пора вступать в действие…
— Сделай одолжение, — неожиданно обращается он к Толчанову, — наиграй еще раз.
Толчанов понимает, что Щукину необходимо снова посмотреть эту сцену, увидеть, как Шадрин ходит по Смольному. Видно, он еще не совсем настроился на свой выход. И Толчанов с готовностью проводит всю сцену сначала: идет по коридору с винтовкой за плечами и чайником в руке, разговаривает с невидимыми партнерами… И вдруг из глубин коридора в нужный момент, как задумано режиссером, стремительно выходит Ленин… Да, да! Ленин! Никто в зале в этом не усомнился. А ведь Щукин был тогда еще без грима. Толчанов в первый момент отшатнулся, пораженный тем, что увидел, но через секунду уже готов был дальше вести свою роль.
И автор пьесы, и режиссер, и все, кто участвовал в репетиции, были очень взволнованы.
В зале сидела женщина и рыдала, закрыв лицо руками. Это была костюмерша. Она пришла на репетицию, чтобы проверить, все ли в порядке в костюме, который она подготовила для роли Ленина. Выход Щукина так потряс ее, что она забыла о цели прихода и уже не могла удержать слез.
ЗРИТЕЛЮ РЕШАТЬ
О том, что в Москве снимается фильм «Ленин в Октябре», знала вся страна. В газетах, в журналах появлялись сообщения, заметки, фото Щукина в роли Ленина. Неизвестные люди слали Щукину письма, редкие фотографии, воспоминания о встречах с Лениным. Незнакомые друзья желали удачи.
В истории кино не было еще такого: тысячи людей приняли близко к сердцу работу актера и хотели ему помочь словом и делом. Участники фильма чувствовали, как велика их ответственность перед людьми и перед историей.
…Настал день, когда на студии были отсняты все кадры. Для съемочной группы после долгого напряженного труда наступило время отдыха. Не было передышки только у режиссера Ромма и у Щукина. Бориса Васильевича ждали последние репетиции «Человека с ружьем» в его театре. Михаил Ильич Ромм начал монтировать отснятый материал. Режиссер работал день и ночь. Никто не знал еще, что за фильм получился, выпустят ли его на экран, а если он выйдет, то как его примет зритель.
Конечно, все участники съемок волновались и ждали решения судьбы фильма. Больше всех волновался Щукин. Шли последние репетиции в театре. Близилось 7 ноября. Щукин чувствовал, что если фильм не удался, то он не сможет играть Ленина в спектакле.
Но вот фильм готов. 6 ноября 1937 года его показывают в Большом театре участникам торжественного заседания, посвященного двадцатилетию Великого Октября.
НА ЭКРАНЕ ЛЕНИН
Сотни глаз устремлены на экран. Скорей увидеть Ленина! И тревога — такой ли, настоящий ли? Хочется верить, что такой, но мучит сомнение — вдруг что-нибудь не так?
На экране скупые строчки титра:
7 ОКТЯБРЯ 1917 ГОДА В ПЕТРОГРАД ИЗ ФИНЛЯНДИИ ШЕЛ ПОЕЗД…
Мчится поезд.
На паровозе Ленин и Василий.
Василий напряженно вглядывается в мокрую тьму.
Мелькнули вдали первые огоньки.
Василий наклоняется к Ильичу:
— Владимир Ильич, возьмите браунинг.
— Нет, не возьму. Вам партия поручила доставить меня в полной сохранности. Вот и доставляйте.
Появление Ленина на экране так естественно, Ильич так неожиданно прост, что зритель с первого кадра забывает об актере Щукине.