В детстве я часто слышал выражение, что, мол, пришлось подымать книги или придется подымать книги. Это значит, что для установления какого-либо события или факта, имевшего место когда-то давно, необходимо обратиться к архивным материалам, к старым записям в книгах.
Это характерное, образное выражение подымать книги мне очень нравилось, и когда, случалось, я вспоминал о нем, то передо мной всегда возникал огромный, похожий на ларь волостной сундук, набитый толстыми канцелярскими книгами, откуда их «поднимал» Петя.
Я — признаюсь уже теперь — и сам помогал Пете добывать таким образом чистую бумагу из волостного сундука. На этой бумаге, в частности, Петя и выпустил второй номер «Зари», и номер был действительно толще, чем мой, первый. Но и второй номер постигла та же участь, что и первый- мы прочли его, поговорили о нем, а потом уничтожили, полагая, что он ни на что уже не понадобится.
ГЛОТОВСКИЙ «ПЕРВОПЕЧАТНИК»
В самый разгар нашей с Шевченковым «издательской деятельности» я прочел в газете объявление. В нем доводилось до всеобщего сведения, что в Москве в таком-то магазине (указывался адрес магазина) всякий желающий может приобрести детскую типографию, с помощью которой можно печатать письма, адреса на конвертах и многое другое. Стоимость типографии — девяносто пять копеек, а с пересылкой по почте — один рубль пятнадцать копеек.
Прочитав это объявление, я не находил себе места. Мне во что бы то ни стало захотелось обзавестись собственной типографией, и она не выходила у меня из головы, завладела всеми моими помыслами. Я серьезно думал, что, получив детскую типографию, смогу печатать стихи и даже журнал «Заря» уже по-настоящему.
Однако у меня не было одного рубля пятнадцати копеек, и мне никто не дал бы их дома. Оставалась одна надежда — на сестру.
Сестра моя Анна еще совсем молодой девушкой уехала в Москву и работала там на текстильной фабрике. Я знал, что зарабатывает она мало, что рубль пятнадцать копеек — деньги для нее немалые. Но все же решил написать ей, слезно прося купить и прислать мне детскую типографию:
«Ты лучше мне рубашку не покупай, а типографию купи, купи, купи!» — писал я. (Сестра к пасхе иногда покупала мне ситцу на рубашку, но я готов был отказаться от всего на свете, только бы получить типографию!)
Сестра у меня была добрая, отзывчивая, заботливая. И несмотря на то, что сама она никакой пользы в типографии не видела, так как не умела ни читать, ни писать, все же вняла моим мольбам: через некоторое время отец привез с почты посылку, предназначенную мне. Таким образом я стал владельцем типографии!
Вся детская типография вмещалась в небольшой низкой квадратной коробке, сделанной из картона. Она состояла из деревянной доски, на которой в специальных углублениях-бороздках лежали резиновые литеры: сначала прописные, потом строчные, за ними шли цифры и в конце всего — знаки препинания. Для набора прилагалось две верстатки: одна могла вместить лишь одну строку набора, другая — целых три. Буквы для набора полагалось брать с доски и переносить на верстатку очень маленькими щипчиками. Набор смазывался краской при помощи самой обыкновенной канцелярской подушки, как обычно смазывают печати и штампы, прежде чем их воспроизвести на бумаге.
Словом, не вдаваясь в технические подробности, можно сказать, что если я заполнял набором верстатку, то у меня получалось нечто вроде канцелярского штампа. Разница заключалась только в том, что в канцелярском штампе буквы соединены между собой окончательно и их нельзя оторвать друг от друга, а в моем набранные буквы можно разобрать и заменить их другими, то есть набрать совсем другой текст.
После того как я хорошенько разобрался в том, что к чему, началось печатание стихов. Я сделал маленькую тетрадочку (форматом в одну восьмую часть листа писчей бумаги), чтобы постепенно заполнить ее стихами, как принадлежащими мне, так и Пете Шевченкову. А о нашем журнале «Заря» после получения «типографии» уже и помину не было: журнал закрылся, выйдя лишь три или четыре раза.