— Пойдем в какую-нибудь ближайшую деревню и попросим поесть.
Я ответил, что просить не буду, что я не умею просить и ничего у меня не получится.
Петя сказал:
— Просить буду я. Ты только будешь присутствовать.
И мы пошли. Может быть, я сейчас неточно помню название деревни, куда мы отправились, но, по-моему, то была деревня Коноплинка — верстах в двух или трех от Ельни.
Мы не случайно выбрали такой час, когда коров только что пригнали с поля и хозяйки начали их доить. Вначале мы с Петей делали вид, что, как бы прогуливаясь, зашли из Ельни в эту деревню и вот медленно бредем по улице просто так, от нечего делать. На самом же деле Петр искал удобную «позицию». И такая «позиция» нашлась. Поодаль одного из дворов, на небольшой лужаечке, стояли три мужика и о чем-то разговаривали. Мы не торопясь подвернули к ним, поздоровались и как-то незаметно включились в разговор. Петр Шевченков, вероятно, для пущей солидности, назвал даже, кто мы такие. Нам стали задавать всевозможные вопросы о международном положении, о войне, которая все еще продолжалась, о том, почему нет никаких товаров, и о многом другом. Мы отвечали как могли. А потом, через некоторое время, мой товарищ решил, очевидно, что долгожданный миг настал, и ляпнул: так и так, мол, мы совсем голодные, три дня ничего не ели, так вот — не можете ли вы чего-нибудь...
Мужики от неожиданности прямо-таки опешили и все вдруг замолчали. Замолчал и Петр Шевченков, не успев договорить всю фразу до конца. И молчание это показалось мне удручающе тягостным, невыносимым.
И вдруг один из мужиков совершенно неожиданно и просто сказал:
— Что ж, это можно.
С моих плеч как гора свалилась.
Кончилось тем, что нам дали по кружке парного молока и по куску настоящего ржаного хлеба, которого я уже давно не пробовал. И мы — редактор уездной газеты и глава уездного отделения «Центропечати» — с необычайной жадностью, и в то же время сгорая от стыда, пожирали принесенную еду, торопились прикончить ее поскорей, как бы боясь, что ее могут отобрать у нас.
Когда мы уже в потемках вернулись в Ельню, я решительно и с какой-то озлобленностью сказал своему другу, что больше на такие штуки не пойду. Пусть умру с голоду, но не пойду!
— И я ни за что не пойду,— отозвался Петя.— А то все-таки неловко получилось.
Впрочем, главную роль сыграло не полуголодное существование, а то, что новая работа быстро стала надоедать Шевченкову. Все чаще и чаще он говорил:
— Ну, что это за работа? — перебирай да рассылай каждый день какие-то никому не нужные брошюрки да газеты да бумажки всякие пиши... Не работа, а мертвечина какая-то!.. Да и Ельня — тоже мне город!.. Это лучше дома сидеть. Там пойдешь на Ворончину[6], ляжешь на траву в тени берез и про все забудешь. Просторно, тихо. Только ветерок шумит да птицы поют. А небо синее-синее...
Началось с таких разговоров, а кончилось тем, что через месяц — полтора Петр Шевченков бросил работу в «Центропечати» и уехал домой, в Оселье. Там он снова поступил в волисполком и пока что перестал жаловаться в письмах на свою судьбу.
Но этим дело не кончилось. Месяцев через шесть мне все-таки пришлось опять устраивать своего друга на работу— на этот раз он поступил делопроизводителем в уездный земельный отдел. Однако и там Петр Тимофеевич мог пробыть не больше двух-трех месяцев. А потом ушел, повторяя свое любимое выражение, что-де в земельном отделе — не работа, а мертвечина какая-то...
В начале двадцать первого года я переехал в Смоленск — в газету «Рабочий путь». Приглашать Петю туда я уже не решался и потому, что знал его характер, и потому, что начались годы нэпа, появилась безработица и найти работу, особенно для человека, который, в сущности говоря, делать ничего не умеет, стало делом весьма трудным.
Петя в это время жил в Оселье, работал в волисполкоме. Во время своих поездок домой — а ездил я довольно часто — мы много раз встречались с ним. Вместе ходили на Ворончину, вместе лежали на сочной зеленой траве в тени белых-белых, словно вымытых берез, говорили о том, как живет деревня, ну, конечно, и о стихах. Иногда читали какую-нибудь книжку. Мой друг пока и не заикался о том, чтобы я его устроил на работу в Смоленске.
6
Воронина или Вороново,— название местности, расположенной недалеко как от Оселья, так и от Глотовки. Когда-то там было поле. Но поле давным-давно забросили из-за того, что земля была неурожайная, и все оно заросло березами, осинами, всевозможными кустарниками. На Ворончине в изобилии водились грибы. На Ворончине мы часто бродили вместе с Шевченковым.