Правда, у К. А. Федина изменена фамилия: у него действует в повести не Саарек, а Сваакер. Все остальное дано в повести таким, каким оно было на самом деле.
С обширнейшим материалом, с многочисленными рассказами о Саареке Константин Александрович познакомился однажды летом (это было в первой половине двадцатых годов), когда он жил у И. С. Соколова-Микитова в селе Кислове Дорогобужского уезда.
Саарека и всю его деятельность хорошо знал М. И. Погодин. Он очень хвалил повесть «Трансвааль», но все же сожалел, что писатель использовал лишь небольшую часть материала: о Саареке можно было написать раз в пять больше, ничего при этом не выдумывая.
Повесть «Трансвааль» сильно задела и самого Саарека, и он очень своеобразно реагировал на нее, о чем я, хотя бы коротко, скажу дальше…
Но все это произошло несколькими годами позже. А в ту пору, когда мы шагали в Арнишицы, ориентируясь по телефонным столбам, о Саареке я знал не так уж много, но кое-что все-таки знал.
В Арнишицах мы поселились в волисполкоме. Спали на канцелярских столах. Питались тем скудным пайком, что получили из военкомата. Пополнить свои мизерные продовольственные запасы на месте мы даже не пытались: Арнишицкая волость считалась чуть ли не самой голодной в уезде. От прошлогоднего — весьма низкого — урожая давно уже ничего не осталось, а новый еще не созрел, и люди ели что попало. Кроме того, наша миссия — с точки зрения тогдашнего мужика — вряд ли могла расцениваться положительно: что же, мол, тут хорошего, когда описывают имущество да еще грозятся и конфисковать его. Так что рассчитывать на сочувствие населения мы никак не могли.
Откровенно говоря, каждому из нас было страшновато ходить в одиночку по совершенно незнакомым деревням. Но иначе никак не получалось. Ведь если бы мы в каждую деревню ходили все вместе, то для выполнения порученной нам работы потребовалось бы слишком много времени.
Волей-неволей мы вынуждены были ходить в одиночку, распределив между собой все деревни, входящие в состав волости. Две или три деревни мы все же оставили «в запасе». Эти деревни считались наиболее «опасными», и мы договорились, что пойдем туда все трое, после того, как закончим работу во всех других деревнях.
Обычно «в поход» мы уходили рано утром и возвращались только к вечеру. Жадно расспрашивали друг друга, кто и что успел сделать, не было ли каких происшествий; давали друг другу советы, как лучше поступить в том или ином случае.
Все шло пока хорошо. Конечно, встречали нас не очень-то ласково, но и не оказывали сколько-нибудь сильного сопротивления.
В каждой деревне опись производилась обязательно в присутствии свидетелей или даже на специально созванном сельском сходе. При этом мы сначала объясняли крестьянам, зачем и почему производится опись, и призывали всех как можно скорее искупить свою вину, то есть добровольно явиться в военкомат.
И как это выяснилось впоследствии, работа наша не пропала даром: дезертиры действительно стали появляться в Ельнинском военкомате все чаще и чаще. И ни в одном хозяйстве описанное нами имущество конфисковано не было.
Чтобы полностью закончить работу, наша тройка должна была провести в Арнишицах еще два-три дня. Но у нас не осталось никакой еды, и мы стали думать, что предпринять. И тут я вспомнил о Саареке.
— Ребята, — сказал я, — да ведь у него же мельница. Пусть она сейчас, может статься, работает от случая к случаю, потому что нечего молоть. Но все же хоть немного она мелет! А за помол мельники денег не берут: им подавай натурой! Значит, мука у Саарека должна быть…
И я написал Саареку записку с просьбой отпустить для нас ну хотя бы фунтов десять муки — отпустить за деньги или как он там найдет нужным. Записку я подписал: «Уполномоченный Ельнинского уисполкома М. Исаковский».
Я не очень рассчитывал на то, что на Саарека подействует моя фамилия, которую он вряд ли знал, и все надежды возлагал на титул «уполномоченный уисполкома», который, по моим предположениям, должен был помочь нам выйти из бедственного положения.
Утром, совсем голодные, мы отправились каждый в свою «вотчину», а сходить к Саареку с запиской попросили волисполкомовского сторожа.
Записка моя и вправду подействовала на Саарека, но… Одним словом, Саарек прислал «уполномоченному уисполкома» и двум его сотрудникам всего два фунта овсянки. Причем сторожу он сказал:
— Я всего лишь бедный мельник. У меня у самого ничего не остается: отдаю последнее…