Возможно, их и нет, других объяснений. Безразличие ко всему и к самим себе въедается настолько сильно, что, когда изменились времена, когда после Октябрьской революции Шевченковы могли получить землю, лошадь, инвентарь, они пальцем не шевельнули, предпочитая оставаться безземельными.
История Шевченковых — одна из многих в книге М. Исаковского — характеризует не только эту семью, дает объяснение не только определенным явлениям деревенской действительности до и после революции, она служит своего рода штрихом к автопортрету писателя.
Вряд ли сторонний наблюдатель, безразличный к участи бедняков Шевченковых, или человек, довольствующийся расхожими репутациями, станет ломать голову, искать истолкование, казалось бы, очевидным фактам. Но для М. Исаковского они не очевидны, нуждаются в анализе и лишь после того, как он осуществлен, получают осмысленное место на «Автобиографических страницах».
Образ автора складывается постепенно, меняется на наших глазах, приобретает одни качества и освобождается от других. Не всегда определишь, что раскрывает этот образ в большей степени — рассказ ли писателя о самом себе или о ком-либо из друзей, односельчан, наставников, не всякий раз удается отделить, разложить материал по полочкам.
Даже рассказывая о самой тяжкой беде детства, наложившей отпечаток на всю его жизнь, М. Исаковский передает реакцию других, их отношение к чужому горю. Как должны были ранить душу ребенка цинизм и душевная грубость смоленского врача, с самого начала размашисто поставившего крест на маленьком пациенте: нечего церемониться, определить в школу слепых, все равно ослепнет. Зато известный московский профессор не только подобрал нужные очки, дал совет, но и ободрил, укрепил в надежде.
Две столь непохожие встречи запоминаются будущему поэту еще и потому, что он испытывает на себе силу слова, в равной мере способного ранить и — врачевать.
В «Автобиографических страницах» собственное становление прослеживается как становление интеллигента в первом поколении. Процесс этот пройден многими писателями и общественными деятелями, вышедшими из народной гущи и пришедшими в революцию. Такой приход предопределен — у каждого по-своему — сочетанием, как правило, двух начал, двух видов знания. Тем, которое почерпнуто из книг, встреч с земской интеллигенцией, и тем, которым щедро одаряла деревня, среда. И каждому из них предстояло ответить на вопрос: «…Какую цель поставить перед собой, какой путь избрать в жизни?»
М. Исаковский не упрощает ответа, но и не рефлектирует чрезмерно. Его решение не предполагает усилий над собой, внутренней ломки, оно вытекает из скромного, однако достаточно определенного жизненного опыта, из знакомства с разными людьми и разными взглядами, из крестьянских разговоров, что ведутся в военное безвременье, из сострадания к людям, из деятельной тяги к добру и справедливости.
Писатель не хочет выглядеть прозорливее, нежели был в ту пору, не боится признаться в наивности, заблуждениях, промахах. Когда мемуарное повествование приблизится к концу, он, припоминая об одной своей оплошности, сформулирует мысль, неизменно присутствующую в «Автобиографических страницах»:
«Рассказывать об этом даже сейчас не очень удобно. И, конечно, я мог бы промолчать либо рассказать по-иному, выставив себя в совсем другом свете. Но это, по-моему, было бы еще хуже: нелепо задним числом делать из себя такого, каким я не был в те далекие годы. Пусть лучше будет так, как было».
Как было… Сомнений в правильности решающего шага он не испытал. Ни тогда, когда этот шаг предпринимался, ни когда в закатные годы вспоминал о нем.
Жизнь словно бы открывается заново.
Путешествие в поисках хлеба — путешествие по стране, вздыбленной революцией, охваченной гражданской войной, когда неизвестно, в чьи руки попадешь на следующей станции, что ждет тебя за поворотом. На долю М. Исаковского выпало все возможное в таких странствиях: он встречался с анархистами, был арестован казаками и чудом избежал расстрела (подоспели красноармейцы), получил удостоверение — одно из тех удивительных удостоверений, мандатов, пропусков и охранных грамот, какими ознаменовалась эта невероятная эпоха.