М. Исаковский, придерживающийся временно́й последовательности повествования, лишь упоминает о будущих встречах. Таков, между прочим, рассказ о поездке с А. Твардовским в Глотовку (лето 1936 года), в окрестные деревни, на праздник художественной самодеятельности, о прогулках по глотовским полям и лугам, о том, как пели «Элегию» Массне («Пели мы, конечно, скверно. Но нам ведь нужно было не само пение как таковое, а лишь воспроизведение той знакомой элегической мелодии, от которой становится и грустно и сладко. Так, наверно, случается только в молодости, когда грусть бывает не столько тягостной, сколько приятной»).
Н. Рыленков назван в связи с поездкой в родные места, где поэтов застает известие о начале Великой Отечественной войны.
Вспоминая о потрясении, вызванном известием о Кронштадтском мятеже, М. Исаковский упоминает своего будущего друга А. Фадеева, участвовавшего в подавлении мятежа.
Эти имена — как аванс, обещание будущих портретов.
Своими планами, намерениями М. Исаковский поделился с неизменной для него скромностью и сердечностью:
«…Расставаясь со своими читателями, я не говорю им «прощайте!». Наоборот, мне хочется во всеуслышание сказать: «До свидания, дорогие товарищи и друзья! До скорой встречи!»
Этому абзацу суждено было стать последним, прощальным. Литературные портреты, по праву ожидаемые читателем, остались ненаписанными. Кроме одного — автопортрета.
Восстанавливая год за годом свою биографию, мемуарист пишет собственный портрет. Но и рассказывая о других, он невольно дополняет этот портрет, делает новые штрихи, мазки, кладет новую краску. Сама структура памяти, ее избирательность: что сохранено ею, что потеряно, как сохранившееся вылилось на бумагу — все это в той или иной степени, в том или ином направлении «работает» на автора. Мемуарное искусство — искусство автопортрета, безотносительно к тому, ставил пишущий подобную цель, уклонялся от нее либо вообще не принимал ее в расчет.
Воспоминания М. Исаковского не составляют исключения. Их автопортретность безусловна. Хотя, конечно, портрет незавершенный — не завершены записи и события более поздних лет литературной жизни.
Но одну линию своей биографии М. Исаковский проследил дальше, чем остальные. Это — линия поэтического творчества, собственного и других стихотворцев, индивидуального и фольклорного, линия художнического самоопределения. Она пробивается сквозь все напластования, вопреки житейским трудностям (легко ли крестьянскому сыну получить образование?), вопреки болезни (как читать и писать, когда теряешь зрение?). Обстоятельств, благоприятствующих ей, куда меньше, чем тех, которые препятствуют, затрудняют, тормозят развитие. Сколько «божьих искр» погашено, задуто в мраке нужды, бесправия, невежества! «Искра», заложенная в Исаковском, разгорелась. Ему самому и нам, читателям, не безразлично, как, почему это случилось.
Не будем забывать: хронологически книга обрывается прежде, нежели ее автор стал профессиональным литератором, поэтом. При всем том, если поэзия еще не успела сделаться главным назначением жизни, то все явственнее становится смыслом ее. Начинается в раннюю пору, когда стихотворные опыты достаточно обычны среди мальчиков, овладевших грамотой и прочитавших первые книги.
М. Исаковский нисколько не преувеличивает значение собственных проб пера, он рассказывает, как поражало его тогда слово в песне, самое привычное слово, попавшее в песенный лад и зазвучавшее заново.
«Чудный» месяц — открытие. Второе, не менее потрясающее открытие: «чудный месяц» не взошел, не народился, а «плывет над рекою».
«Вы только подумайте — плывет! Это казалось мне необыкновенно красивым, я как бы видел плывущий месяц, хотя и понимал, что месяц плавать не может».
Почти в каждой песенной строчке — нечто изумляющее, тревожащее воображение, проникающее в душу. Не с этого ли удивления перед словом, перед необычностью его звучания в песне начинается поэт?
«В то время мне даже в голову не приходило, что каждое стихотворение, каждую песню кто-то придумал, кто-то сочинил. Казалось, что они возникли и существуют сами по себе — ну, например, как возникла и существует речка или лужайка. Может быть, они даже не возникли, а существовали всегда».