В это время во дворе неожиданно появился полицай. Он шмыгнул в пролом забора и закричал дурным голосом:
- Караул-л… матросы!
Он, оказывается, спал в соседней комнатушке, куда не заглянули разведчики.
Волончук мгновенно бросился за ним. Полицейский заметался в темном дворе и с разгона нырнул в мусорный ящик. Подбежавший Волончук мрачно пошутил:
- Паспорт есть? Нема? Тут тебе и тюрьма! - и захлопнул тяжелую крышку ящика.
- Пошли, хлопцы, на катер! - скомандовал он, и в помещение, где располагалась полиция, полетели бутылки с горючей смесью.
А в это время старший сержант Гончаров с группой разведчиков напал на жандармское управление. Гончаров захватил обнаруженные в жандармерии документы и на прощание также поджег здание.
При свете фонарика Гончаров посмотрел на ручные часы. Пора было уже возвращаться на катер.
- Ну, сейчас немцы всполошатся! - сказал он, оглядываясь на город, где уже поднимался дым пожара.
Чуть- чуть брезжил белый рассвет, на прояснившемся небе меркли холодные звезды, скрипел под ногами ледок, когда Волончук уже возвращался на катер. И вдруг в морозном воздухе послышался звонкий треск мотора мотоцикла и вдали замелькал белый огонек.
Волончук подал разведчикам команду рассыпаться по берегу, и матросов словно сдуло ветром с панели.
- Надо захватить немца живьем! - передал по цепочке команду Волончук и, пригибаясь, притаился у стенки пирса. Из темноты на полном ходу выскочил мотоцикл.
- Птичка сама к нам в руки летит! - прошептал Волончук и дал очередь из автомата по мотоциклу.
Раздался истошный крик, мотоцикл заглох, круто развернулся и свалился в канаву. Сидевший в коляске немец в офицерской форме вывалился и лежал неподвижно в снегу. [123]
Это был помощник коменданта города, видимо, он спешил узнать, что происходит в полицейском управлении. Водитель мотоцикла бросился бежать к зданию порта. Это был опытный фашистский солдат: правую руку он поднял вверх и кричал: «Рус, партисан, сдаюос!» - а левой наводил автомат, прижимая его к животу и пятясь к телеграфному столбу.
- А, дура, хитрит! - с досадой прошептал матрос-разведчик, притаившийся у телеграфного столба, и ударил рукояткой нагана фашиста по голове.
- Надо торопиться, - приказал разведчикам подбежавший Волончук. С убитого офицера быстро сняли мундир, взяли его документы и, привязав к ногам кусок якорной цепи, валявшийся на пристани, сбросили тело в воду.
Очнувшийся мотоциклист, ефрейтор войск СС, застонал и тихонько забормотал: «Руссиш, руссиш, партисан… Уби-вайт… найн!»
- Ведите его на катер!
Спотыкаясь на сходнях, матросы втащили немца на палубу.
- Тяжелый черт, - с досадой сказал один из разведчиков.
У пирса уже стоял в готовности и катер № 041 с разведчиками М. Аникина. Они захватили «языка» из аэродромной команды и подожгли склад с зерном.
Перед отходом комиссар Латышев послал матросов подорвать и поджечь шхуны, груженные зерном, и, как только возвратились матросы, катера-охотники отдали швартовы и отошли от берега. А разведчики бросили на деревянный настил Пассажирской пристани бутылки с зажигательной смесью, и она тоже загорелась.
Над спящим городом поднималось зарево пожара, клубы дыма валили из трюмов шхун, а катер все дальше уходил в море.
Блистающим свежим морозным утром, запушенные и покрытые инеем, с мохнатыми мачтами и обмерзшими пушками, катера-охотники, выполнив задание, входили в Стрелецкую бухту.
Глава двадцатая
А бои под Севастополем продолжались. Стал известен по всему фронту подвиг дзота № 11. Гарнизон его состоял из семи матросов-комсомольцев учебного отряда флота. Находился [124] дзот на самом опасном направлении, в районе деревни Камышлы. Пулеметы дзота держали под огнем прилегавшую к высоте долину и кусок шоссейной дороги.
Трое суток «косили» здесь фашистов матросы, не пропуская в долину, которую немцы прозвали «долиной смерти». Дзот беспрерывно накрывали минометным огнем, бомбила авиация противника. Матросы сражались до последнего патрона и не сдавались врагу.
Через несколько дней, когда фашисты были отброшены, в полуразрушенном дзоте нашли в сумке противогаза предсмертную записку одного из защитников дзота комсомольца Калюжного: «Родина моя! Земля русская! Я, сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало сердце… Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Держитесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный».
- Вот каких людей воспитал комсомол! Наша Родина! - говорил Иван Иванович Дзевялтовский, когда прочитал об этом в газете «Красный черноморец». - Черта с два немцы войдут в Севастополь! - добавил он.
Так думали и все мы, кто защищал тогда город.
К концу декабря боевые действия достигли наивысшего напряжения. Противник подтянул свежие дивизии и при поддержке танков и авиации наносил удары по станция Мекензиевы Горы, стремясь во что бы то ни стало прорваться к Северной бухте. Здесь насмерть стояли бойцы 79-й бригады морской пехоты под командованием полковника Потапова.
День выдался пасмурный. Темные тучи цеплялись за вершины Мекензиевых гор. Клочковатый туман стлался по низкорослому кустарнику. Падал мокрый снег, а порою ледяной дождь обдавал лица бойцов.
Недавно была отбита очередная атака. Наступила короткая передышка: надо поднести снаряды, приготовить гранаты, перекурить, пока есть возможность. Словом, надо подготовиться к новой атаке. Так оно и случилось. Около одиннадцати часов дня фашисты снова открыли артиллерийский огонь. Склоны гор впереди окопов покрылись воронками, едкий смрадный дым стлался по земле. С наблюдательного пункта донеслось:
- Немецкие танки!
Конечно, следом за танками двигалась вражеская пехота, снова предстоял бой батальона морской пехоты с танками и автоматчиками врага, пробиравшимися по узкой долине. [125]
Матросы со связками гранат приготовились ползти навстречу танкам. И в это время из далекой Северной бухты донесся грохот, разрывы тяжелых снарядов накрыли вражеские танки. Огненная завеса отсекла их от пехоты. Это стреляли линкор «Парижская коммуна», крейсер «Красный Крым» и другие корабли. Сразу подбито было три танка, остальные повернули обратно, прижалась к земле немецкая пехота. Морские пехотинцы с криком «ура!» ринулись вперед и отбросили фашистов. Атака по всему фронту была отбита. Поле боя усеяли горящие танки и трупы убитых врагов.
Над Мекензиевыми горами наступило затишье. Командир батальона приказал ординарцу собрать в землянке командиров рот, чтобы накоротке подвести итоги боя. Когда командиры собрались, комбату доложили, что на позиции батальона прибыл командующий флотом вице-адмирал Октябрьский. Комбат бросился встречать его, но адмирал уже входил в землянку. Он обнял комбата и сказал:
- Спасибо за отличный отпор врагу! От моего имени объявите благодарность краснофлотцам батальона за стойкость в борьбе с врагом. Отличившихся представьте к правительственным наградам. А сейчас пойдемте к бойцам!
Вице- адмирал Октябрьский с комбатом и сопровождавшими его лицами отправился осматривать окопы и дзоты, беседовал с бойцами. Спрашивал, хватает ли патронов, хлеба и махорки. Рассказал о том, что советский народ следит за борьбой севастопольцев, о том, какое значение имеет оборона города и порта. И, прощаясь, пожелал успехов в борьбе с врагом.
А натиск фашистов не ослабевал. Они уже потеснили наши войска на Мекензиевых горах, когда на пути их встретилась 365-я зенитная батарея. Это была обычная, рядовая батарея, расположенная на высоте 60. 30 декабря фашисты подошли к ней на триста метров и окружили с трех сторон. Но батарея продолжала сражаться. Командовали ею старший лейтенант Воробьев и комиссар Донюшкин. Батарея была расположена очень удачно. Находясь на высоте, она прикрывала лощину, отделявшую ее от станции Мекензиевы Горы, закрывала путь к Северной бухте, а ведь до нее оставалось всего около трех километров. Сюда рвались фашисты и не могли пройти. Зенитные орудия батареи били прямой наводкой по танкам и пехоте. Было уничтожено семь танков и сотни фашистов.