Пересекая бухту, словно черные бусы, нанизанные на [183] стальной трос, поднимаются и опускаются на тихой, сонной воде боковые заграждения.
А у подножия равелина лежат на морском дне засосанные грунтом адмиралтейские якоря ушаковскпх парусных линкоров, лежат затянутые илом останки боевых кораблей эскадры Нахимова, затопленные здесь в 1854 году.
Хорошо было в мирное время наблюдать отсюда за кипучей жизнью рейда. Вот быстро скользит по бухте катер под темно-синим брандвахтенным флагом - это дежурный по рейду проверяет, правильно ли ошвартованы корабли и крепко ли стоят на рейдовых бочках-якорях линкоры и крейсеры. И брандвахтенный корабль у Графской пристани, как неусыпный страж, зорко смотрит за порядком на рейде.
Огромный портовый буксир тащит к линкору груженую баржу. Удерживая на весу красную бочку, неторопливо бредет куда-то килектор. Стотонный кран, легко подхватив торпедный катер, ставит его на стенку, из притопленного плавучего дока торчит кормовое оперение подводной лодки.
Десятки катеров, баркасов и шлюпок снуют по рейду. Идет с большой медной сияющей трубой паровой катер линкора «Парижская коммуна» - «самовар»; разводя высокую волну, мчится щегольски выкрашенный, с белой мачтой быстроходный катерок; разрезая на зеленые ломти волну, проносится с крючковыми на носу и корме катер-лимузин командующего флотом.
Но вот брандвахта поднимает черные конуса на тонких мачтах, и вдруг замирают и останавливаются катера и шлюпки на рейде - это выходят из бухты боевые корабли.
Но сигнал: «Долой!» - и снова мчатся во все концы и края быстрые и верткие моторные катера и боты, бесшумно скользят гребные баркасы и шлюпки.
А на мостиках кораблей размахивают красными крыльями флажков сигнальщики, ревет сирена, и подводная лодка выходит, звеня дизелями, из Южной в Северную бухту, и хлопочут возле кораблей крикливые чайки.
Над всем этим шумом большого порта, над простором голубых гаваней с белыми домами на крутых холмах сияет веселое, ослепительное, южное солнце…
…А сейчас в равелине осталась горстка моряков, продолжающих нести рейдовую службу, обеспечивая отход из Южной и Северной бухт кораблей, катеров и шлюпок и [189] всего того, что может еще плавать и держаться на воде.
Брандвахтенный корабль у выхода из Южной бухты продолжает еще нести свою трудную службу, регулируя движение судов на рейде.
Ежедневно на бухту и рейд, где стоит этот маленький корабль, с открытой площадкой мостика, сыплются бомбы и падают снаряды. Корабль неподвижен, он стоит на мертвых якорях, поэтому ни уклониться, ни отодвинуться не может.
Осколками пробиты надстройки, перебиты ванты, посечены обвесы, рваные пробоины зияют в его корпусе. Но на брандвахте живет и несет службу небольшая команда моряков; сигнальщики матросы Варламов и Хорошев ни на минуту не прерывают наблюдение за рейдом. С биноклем на груди бессменно на мостике командир брандвахты лейтенант Синяков.
Трепали корабль осенние штормы, он обмерзал зимой, превращаясь в ледяной остров, изнывал летом под жгучим южным солнцем, когда палуба становилась, как раскаленная жаровня.
Маленькая брандвахта не может состязаться с пикирующими самолетами, не может отвечать огнем на огонь вражеских батарей, только стойкость и мужество - оружие команды брандвахты.
До последнего дня, пока не ушли все корабли и шлюпки из Севастопольской бухты, брандвахта несла службу; как часовой, она не могла уйти с поста, пока не выполнит свой долг до конца. Теперь отход кораблей прикрывал только Константиновский равелин.
Двадцатого июня на Константиновский равелин отошли бойцы из 95-й стрелковой дивизии во главе с майором Дацко и личный состав 12-й батареи. Батарея долго в трех километрах от Константиновского равелина сдерживала яростные атаки фашистов, уничтожила несколько танков и роту противника. Расстреляв весь боезапас, бойцы во главе с парторгом И. Д. Радаевым взорвали батарею и отошли на равелин. Закрыли массивные железные ворота, заложили их огромными каменными плитами, уложили туда глубинные бомбы и засыпали землей. Все это должно быть взорвано в случае прорыва танков противника. За ночь бойцы установили две пушки, укрепили в амбразурах пулеметные гнезда, приготовились.
- Держитесь, ребята! Сейчас мы всыплем фашистам! - говорил комиссар Кулинич на рассвете следующего дня, обходя лежащих у амбразур с оружием в руках матросов. [190]
И. П. Кулинич прибыл в равелин накануне, на смену погибшему комиссару Баранову.
Первыми с наступлением дня показались немецкие автоматчики. В расстегнутых зеленых мундирах, делая короткие перебежки, они приближались к равелину. Обгоняя их, стреляя, мчались танки.
- Огонь по танкам!
Ударили пушки, захлебываясь, били пулеметы, медные гильзы, подпрыгивая, звенели на каменном дворе.
- На тебе, гад! На тебе! Не лезь на нашу землю! - кричали комендоры, посылая снаряды.
- Горит!
Танк горел. Второй танк отвернул, нырнув в воронку, немецкие автоматчики отхлынули и залегли.
Тогда немцы закопали в землю сидевший в воронке танк, подвезли тяжелую батарею и открыли огонь.
Но Евсеев и майор Дацко умело организовали оборону. Левофланговой группой командовал старшина команды ОХР Березанский, в центре, в самом опасном месте, группу возглавлял лейтенант Коринько. Группа защищала подход к единственным воротам равелина, и они же должны были взорвать бомбы в случае угрозы прорыва; третьей группой командовал лейтенант Семиглазов.
Сотни снарядов и мин обрушились на каменные стены равелина. Затем гитлеровцы подняли в воздух авиацию; с воем и грохотом пикировали «юнкерсы», разрушая верхнюю часть стены. Равелин затянуло облаками дыма, гари и каменной пыли.
И когда затихал артиллерийский огонь, снова шли в атаку гитлеровские солдаты.
Обвалы засыпали моряков, но, выкарабкиваясь из-под камней, раненные, они снова ползли с автоматами в руках к амбразурам и проломам в стене.
У северного фаса крепости лежал у пулемета комсомолец матрос Компаниец. Компаниец был ранен; он истекал кровью, но продолжал вести огонь. К нему подполз военфельдшер Кусов, он же парторг подразделения, и, перевязав его, лег здесь же, рядом, и стал стрелять из автомата.
- Держись, черноморцы! - слышался голос комиссара Кулинича, и матросы снова вели губительный огонь по врагу.
Северный фас был самым трудным участком обороны; огнем пушек и разрывами бомб в каменном теле равелина была пробита брешь, и сюда ползли гитлеровские автоматчики. [191]
Старшина Березанский с пулеметчиком Компанейцем не подпускали фашистов.
Снова обрушилась часть стены, и отлетевший камень больно ударил в спину приподнявшегося над пулеметом Компанийца. Он упал, уткнувшись в землю лицом.
- Компанпец убит! - закричал Березанский и бросился к пулемету.
- Жив я! - с трудом приподнимаясь, ответил Компанией, и снова ухватился за ручки пулемета.
Тяжело было и группе Семиглазова: у него оставалось всего девятнадцать человек. Но к нему присоединился парторг 12-й батареи Ходаев вместе со своими товарищами. Бойцы своевременно обнаружили скопление гитлеровцев на этом направлении. Семиглазов решил предупредить вражескую атаку и скомандовал «огонь»! Шквальным ружейно-пулеметным огнем они скосили фашистов.
Но все больше падало раненых матросов, и автоматы, захлебнувшись, смолкали. Все кругом были ранены, а не воевали только мертвые.
Тяжело был ранен радист Громов. Его на носилках понесли к подошедшей к равелину шлюпке. Он в это время очнулся и закричал:
- Куда вы меня несете? Я не мертвый. Давайте назад!
И матросы повернули и понесли своего товарища в равелин. Здесь ему сделал перевязку военфельдшер Кусов.