…30 июня вечером на заседании Военного совета флота на 35-й батарее в присутствии командиров соединений командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Октябрьский объявил решение Ставки Верховного Главнокомандования об эвакуации войск из Севастополя.
Для руководства частями прикрытия эвакуации на 35-й батарее оставался генерал-майор Новиков и в помощь ему по морской части капитан 3 ранга Ильичев.
В последние дни обороны, когда шли ожесточенные уличные бои в Севастополе, раненые и выходившие из окружения бойцы отходили на Херсонесский полуостров. [203]
Ночью вся дорога до Казачьей и Камышовой бухт, откуда происходила эвакуация, была заполнена: шли колонны солдат и матросов, тянулись грузовые и легковые машины и артиллерия. Много солдат в одиночку и группами сидели и лежали вдоль дороги, в большинстве это были раненые из подземных госпиталей и санитарных батальонов.
Но все, кто мог передвигаться и держать в руках оружие, оставались и закрепились на линии так называемых старых укреплений на Херсонесском полуострове. Здесь создавался последний рубеж обороны и прикрытия эвакуации.
До последних дней обороны Севастополя работал штаб нашего соединения. Корабли и катера несли дозоры в море на подступах к бухтам Камышовая и Казачья и в районе 35-й батареи. Сюда же приходили подводные лодки, тральщики и катера, на которых переправляли на Кавказ раненых и эвакуированных.
Ночью 1 июля Военный совет СОР - вице-адмирал Октябрьский и Кулаков с группой офицеров на последним самолете, который чудом поднялся с изуродованного бомбами и снарядами аэродрома, вылетели в Краснодар. В ту же ночь на подводной лодке «Щ-209» под командованием В. Иванова ушли на Кавказ и командующий Приморской армией генерал Петров со своим штабом и офицерами. Ушли на последней подводной лодке в Новороссийск контрадмирал Фадеев вместе с начальником штаба Морозовым, Дзевялтовским и Кучумовым.
Днем 2 июля упорные бои продолжали группы наших войск в районе. 35-й батареи, которая, расстреляв весь боезапас, была взорвана. Бои продолжались и в развалинах Севастополя.
Около полуночи 2 июля в район пристаней 35-й батареи подошли из Новороссийска наши тральщики «Защитник» под командованием старшего лейтенанта Михайлова и БТЩ «Взрыв». При помощи катеров и шлюпок они сняли с берега эвакуируемых бойцов и загрузили до отказа свои корабли. В 3 часа 30 минут они ушли из Севастополя и благополучно прибыли в Новороссийск.
В эту же ночь подошли к Херсонесскому маяку катера-охотники под командованием старшего лейтенанта Глухова. Из Новороссийска вышло восемь катеров, но не все они достигли Севастополя.
Днем 1 июля на переходе в море воздушная разведка противника обнаружила катера, и первая девятка «юнкерсов» сбросила бомбы. Осколки посекли борт катера № 071, [204] где находился глухов, несколько матросов верхней команды было ранено.
Через полчаса прилетели снова «юнкерсы» и атаковали катера. Атаки самолетов следовали одна за другой в течение всего светлого времени. В последней атаке перед заходом солнца осколками под ключицу был ранен Глухов. Он попросил боцмана перевязать его и, с трудом надев китель, остался на мостике.
Когда катера подошли к минному полю, наступила ночь. Катера шли в кильватерном строю без огней. Луна еще не взошла, море было спокойным, лишь белые буруны от форштевней кораблей были далеко видны. На гладкой поверхности моря сигнальщики искали подходный буй, от которого надо было ложиться курсом на Херсонесский маяк. Но плавучего буя не было, не включали больше даже затемненный огонь Херсонесского маяка.
Впереди по ходу кораблей на покрасневшем небе показались резные силуэты Крымских гор. От берега по воде доносился глухой гул. И уже через несколько миль стали видны вспышки разрывов снарядов, в небе, словно догоняя друг друга, мелькали трассирующие пули. Теперь уже ясно был виден берег, и Глухов повел катера мимо разрушенного Херсонесского маяка к причалам Стрелецкой бухты. Катера шли средним ходом, по боевой тревоге стояли матросы у пушек и пулеметов, готовые ко всяким неожиданностям.
Глухов уже видел, что это не луна подсвечивала небо и горы: над городом стояло зарево пожаров.
При входе в бухту головной катер, где находился Глухов, был обстрелян с берега из автоматов. Застопорив машины, Глухов прислушался к ночному шуму и выстрелам. Стреляли немцы.
Глухов включил моторы и дал сигнал катерам действовать самостоятельно. Часть катеров пошла в Казачью и Камышовую бухты, а остальные - к новой пристани у 35-й батареи.
В Камышовой бухте Глухов пришвартовал катер у небольшой деревянной пристани. На берегу оказалось множество людей, незаметных с катера в темноте. Лежали на земле раненые, звякало оружие, суетились санитарки. Люди приносили пресную воду, перевязывали друг другу раны, разыскивали земляков и однополчан, делили последнюю щепотку табаку на две тоненькие цигарки. Морской пехотинец в бескозырке и солдатской гимнастерке попросил у Глухова «одолжить табачку». У Глухова табаку не оказалось, [205] ему стало почему-то неловко, и он крикнул на катер вахтенному матросу:
- Скажи ребятам, у кого есть курево, пусть тащат на берег!
В бухте у уреза воды чернел высокий корпус разрушенной плавучей батареи. На открытой палубе ее виднелись темные фигуры матросов.
Глухову казалось, что все по-прежнему на крымской земле, и в то же время он чувствовал, что что-то изменилось. Он видел неторопливые движения и усталое спокойствие одних, и непотушенный огонь ненависти и ярости к врагу у других. Они не просили табачку, а требовательными голосами спрашивали, привезли ли снаряды и патроны и есть ли на кораблях гранаты. Черные и обожженные, они жадно пили холодную воду и, перебросив автоматы на грудь, снова уходили в темную ночь, на последний рубеж обороны Севастополя.
Катер Глухова, как и другие, ушел из бухты перед рассветом. Принятых за ночь тяжелораненых бойцов разместили в кают-компании и восьмиместном кубрике. Легкораненые расположились на верхней палубе и на корме за ходовым мостиком.
В предрассветной мгле в море, уже за минными заграждениями, на катер Глухова налетели четыре «юнкерса». Они разделились попарно и заходили с носа и с кормы катера. Первыми отделились бомбы кормовой группы, и Глухову казалось, что они лягут по корме, и он дал полный ход вперед. И в ту же минуту он увидел, как «юнкерсы», заходившие с носа, сбросили бомбы, и летели эти бомбы прямо на катер. Глухов успел поставить ручку телеграфа правой машины на «полный назад», и машины заработали враздрай. Задрожала палуба катера, белым гребнем поднялась вода по корме, и нос стал уходить вправо. Глухов снова поставил ручки телеграфа «вперед», и катер, присев на корму, рванулся вперед. Уже видно было, что бомбы упадут по левому борту катера. И вдруг бомба шлепнулась об воду, подпрыгнув, перелетела через нос катера и разорвалась у правого борта. Осколки ударили в форпик катера, полетели на мостик. Катер с ходу зарылся в воду, казалось, что ему оторвало нос. Тяжело был ранен в грудь командир катера Осадчий и контужен помощник командира. Сорвалась с фундамента и была повреждена носовая пушка. Но моторы, несмотря на сотрясение, работали, и катер, набрав полный форпик воды и теряя скорость, продолжал уходить в море. Высокие берега Крыма уже начали [206] таять за горизонтом, закрываясь белыми пухлыми облаками, вечно стоящими над вершинами Крымских гор, когда в небе появились «мессершмитты».
С оглушительным ревом два самолета прошли высоко над катером, стреляя из пушек и пулеметов. Но всплески легли в воду по корме. При приближении самолетов Глухов приказал всем раненым укрыться в отсеках и кубриках.
- Комендоры, к пушкам и пулеметам! Остальные вниз, - скомандовал он. - Быстро!
И все раненые бойцы, находившиеся на верхней палубе, как при срочном погружении на подводной лодке, посыпались вниз, задраивая за собой люки. На верхней палубе, кроме Глухова, остались рулевой и сигнальщик на мостике, пулеметчики у ДШК да комендоры у кормовой пушки. Раненый командир катера Осадчий лежал в ходовой рубке; помощника командира, контуженного и потерявшего сознание, снесли вниз, в каюту.