Командир подводной лодки принял в этот рейс предельное количество эвакуируемых. Мы расположились в носовом отсеке прямо на железном ребристом настиле палубы у торпедных аппаратов.
На рассвете выходили. В последний раз я хотел взглянуть на оставляемый Севастополь, но люки были уже задраены по-походному. Было очень тяжело думать о том, что сейчас происходит в Севастополе. Но, оставляя его, мы знали, мы были уверены, что возвратимся в свой родной город. [214]
Море у Херсонесского полуострова было густо засорено якорными и донными магнитными минами. И командир подводной лодки Е. Поляков, чтобы выбраться благополучно в открытое море, решил идти по фарватеру в надводном положении, пока не окончатся минные поля.
Уже на рассвете, когда подводная лодка вышла на чистую воду, из-за облаков выскочил фашистский самолет. Слышно было, как сигнальщик на мостике громко доложил: «Самолет!» Раздались отрывистые и резкие команды. Срочное погружение! Загремели железные крышки люков, с ревом хлынула в цистерны вода, вытесняя воздух через открытые клапаны, палуба под ногами накренилась на нос, потом на корму, после чего в отсеке стало совершенно тихо. По тревоге все люки и горловины на подводной лодке задраивались на барашки, наглухо; прекращалось сообщение между отсеками.
И вдруг - глухой взрыв за бортом и тяжелый удар по стальным ребрам подводной лодки. Второй удар еще сильнее прежнего; электрические лампочки в отсеке мигали и гасли.
Матросы экипажа подводной лодки стояли каждый у своего агрегата и внимательно следили за механизмами.
Казалось, что самолет бомбит вслепую: разрывы глубинных авиабомб то приближались к нам, вызывая снова сотрясение всего корпуса подводной лодки, то удалялись.
В какой- то момент, когда разрывы бомб стихли, над лодкой послышался отчетливый шум работы винтов и раздался огромной силы взрыв, за ним другой.
Железный настил палубы, на котором мы лежали, вздрагивал и изгибался, с подволока на голову сыпалась изоляционная пробковая крошка, электрические лампочки лопнули, и в отсеке стало темно. Но скоро включили аварийную лампу. Очевидно, самолет навел на подводную лодку торпедные катера, которые бродили в море, и те обрушили на нас глубинные бомбы. Сброшенные с нескольких катеров бомбы взрывались на различном удалении и разной глубине. В перерыве, когда стихали разрывы, в лодке становилось тихо, очень тихо, словно никакие механизмы не работали и подводная лодка стояла на месте. Но это было не так, лодка не висела в воде, она медленно двигалась под электромотором, получая питание от аккумуляторов.
Командир подводной лодки принял решение уходить как можно глубже, опускаться до предельной глубины, до тех пор, пока не «заплачут» заклепки, и идти на самых малых [215] оборотах электромотора, лишь бы лодка могла удержаться на заданной глубине.
Длинен, очень длинен летний день на Черном море, далек путь подводной лодки до кавказских берегов. И не то у подводной лодки где-то просочился соляр, не то по другим причинам вражеские катера снова начали нас настигать и бомбить. Но теперь это были более отдаленные и слабые взрывы; видимо, катера все-таки не могли снова нащупать подводную лодку и в конце концов потеряли ее.
Бомбежка прекратилась, но положение было серьезным. От близких разрывов бомб лодка получила повреждения и, не исправив их, не могла всплыть.
Мы уже много часов шли под водой, воздух в лодке становился густым и вязким, стало трудно дышать.
Приходил в отсек помощник командира подводной лодки, поговорил с нами, прикидывая примерно, когда подводная лодка всплывет.
Он рассказал несколько эпизодов из боевых походов подводной лодки, когда она с честью выходила из, казалось, безвыходных положений. - И не такое еще бывало! - улыбаясь, сказал он. - А море, оно всегда выручит.
Позже военфельдшер, сидя на маленьком раскладном стуле, при помощи приборов проверил состав воздуха в отсеке, после чего включил регенерацию - прибор для очищения воздуха. Дышать стало легче, но мелкие капли пота, как росинки, обильно выступили на лбу и на лице. А матросы экипажа ходили, казалось, как ни в чем не бывало. Потом дежурный матрос открыл вентиль баллона с кислородом, снова стало легко дышать. Немного погодя в отсеке появился помощник командира.
- Ну, вот, товарищи, - весело сказал он, - ремонт закончен, и через полчаса всплывем. А пока командир просил вас отдыхать: не ходить, не шуметь, лучше не двигаться - это помогает экономить силы!
И действительно, каждое движение вызывало одышку. Хотелось пить. От неподвижности и духоты всеми овладел какой-то полусон. Перед глазами вставал далекий знойный солнечный день где-то в степи за Тарханкутом. Мы едем на машине, а степь широкая, как море, и седая полынь, упруго пригибаясь на ветру, волнами перекатывается до-горизонта.
Над степью дрожит марево зноя, нагретый воздух струится над землей, и где-то близко виднеется вода. Целые озера и реки воды, по которой плывут фантастические [216] корабли. При приближении к к ним они оказываются затерянными в степи полуразрушенными строениями или степными древними колодцами. Но и в колодцах нет воды…
Только с наступлением ночи подводная лодка всплыла.
Весело и мерно шумели дизеля. Отдраили переборку, и через горловины и люки свежий воздух хлынул по отсекам. Я сидел на пороге люка и жадно глотал соленый морской воздух.
На рассвете, когда заря только раскрасила Цемесскую бухту и окружающие ее горы курились в тумане, подводная лодка подходила к пристани Новороссийской гавани. Распростившись с командой, мы медленно выходили по длинному пирсу на берег.
Взошло солнце. По набережной шла женщина и вела за руку ребенка. На углу стоял деревянный ларек, и девушка в голубой косынке продавала черешню. Казалось, мы перебрались в другой, необычный мир.
Жизнь продолжалась для новой, еще более трудной борьбы и победы над врагом.
Послесловие
Вы закрываете последнюю страницу книги. Теперь можно поразмышлять над прочитанным. Это правдивая книга. Она написана участником описываемых событий, в ней есть «эффект присутствия», о котором говорит известный наш писатель Юрий Бондарев, как о первейшем и необходимейшем качестве книг о войне.
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые…
Эти строки Ф. Тютчева с полным правом могут быть отнесены к автору книги - Владимиру Георгиевичу Дубровскому. Морской офицер, служивший после окончания Высшего военно-морского училища на Черноморском и Тихоокеанском флотах, он с первых дней войны оказался на самом ее острие - в Севастополе. С первых военных дней и до трагических июльских дней 1942 года он находился в легендарном городе, символе нашего мужества и бесстрашия. Являлся одним из старших офицеров штаба Черноморского флота, а это значит, что не только многое видел своими глазами, но знал из донесений флотских командиров различных частей, дислоцированных на кораблях и береговых службах, о событиях в других местах.
О героической обороне Севастополя написано много. Но большая часть этих произведений - я бы даже сказал, подавляющая часть - описывает сухопутную оборону города, когда после прорыва наших частей в Крым завязались жестокие бои на ближних подступах к Севастополю - у Бельбека, на Мекензиевых горах, на Северной стороне, и город превратился в осажденную крепость, тылом у которой было море и Черноморский флот. Слово «тыл», разумеется, я употребляю в чисто географическом плане - думаю, каждому [218] читателю понятно, что без поддержки флота, как бы героически ни сражались на суше моряки и бойцы Приморской армии генерала И. Е. Петрова, город не смог бы продержаться 270 дней и выдержать три жесточайших штурма превосходящих сил армии генерала Манштейна. Флот не только поддерживал сухопутную оборону мощным огнем, он обеспечивал подвоз боеприпасов, резервных частей, продовольствия, эвакуировал раненых и в трагические дин оставления Севастополя вывозил из горящего города его защитников.