Войну мы с ним встретили в постели, всю войну я его ждала, а когда война заканчивалась — я от тоски по нему умереть хотела. Но какой-то Ангел Хранитель меня от самой себя уберег, будто наперед зная, что я своего Леона встречу, и про любовь мою к нему зная, и про то, что я от этой любви Казичка рожу, а потом и Тебя, сыночек, в этот мир приведу. Ведь если бы я тогда села на этот теплоход «Вильгельм Густлофф», мое желание утопиться в холодных водах Балтики было бы наилучшим образом исполнено, как утверждает история, причем уже через несколько часов.
После я никогда уже всерьез не думала о самоубийстве, хотя проклинала эту жизнь не раз как юдоль страданий, и не всегда, сыночек, признаюсь, обходилась без нецензурных слов. А вот самоубийства других людей, даже пусть мне совершенно неизвестных, о которых я узнавала из газет, меня всегда волновали, вызывали болезненный интерес. В этом стремлении самостоятельно пересечь границу между жизнью и смертью всегда кроется неслыханная тайна, и всегда те, кто остается, помимо боли и отчаяния, испытывают странное, необъяснимое любопытство. Для меня, сыночек, самоубийство несогласие с жизнью означает. Ведь мир каждому из нас несчастий щедро насыпает: старость, болезни, безнадежную любовь, нестерпимые боли, позор, стыд, смерть ближних, публичные унижения, оскорбленную честь, творческую ничтожность, человеческую подлость — да мало ли их, все не перечислишь! Некоторые не имеют желания бороться с этими несчастьями и в какой-то момент выбирают для себя Большой Побег на ту сторону — может, по причине хрупкости психики, может потому, что у них болевой порог низкий, а может, просто потому, что в ежедневном вставании, чистке зубов, еде, пищеварении, туалете и, прежде всего, в мышлении больше не видят смысла. Ты-то, сыночек, прекрасно знаешь, о чем я толкую, у Тебя такие утра на протяжении долгих шести лет случались, когда Ты в глубокой депрессии пребывал и сравнивал свое существование с барахтанием в вязком затвердевающем бетоне, и особого ума не надо, чтобы догадаться, что Ты не раз о радикальном избавлении от этой бессмыслицы думал.
По моему мнению, сыночек, каждый имеет право на такой побег. Так повелось еще с древних времен. Даже у первобытных людей самоубийства не часто, но случались. Хотя тут ученые, которые этой темой занимаются, конечно, спорят, говорят, тогда у самоубийства были другие мотивы: они считают, что в противовес нашей культуре, когда самоубийство — это прежде всего «облегчение собственной участи», в древние времена это был исключительно альтруистический акт. То есть, например, мог убиться тот, кто сильно болел, чтобы семье жизнь облегчить.
И в более поздние времена самоубийства если не поощрялись, то уж по крайней мере являлись вполне допустимыми.
В античных Афинах, например, власти имели некоторый запас ядов для тех, кто пожелает умереть. Выдающиеся философы того времени сами выбирали время и место, где и когда хотели бы оставить этот мир, — в Древнем Риме это даже стало традицией. У стоиков Ты, сыночек, без труда найдешь многочисленные призывы к самоубийствам. Что касается Китая — там вдовы лишали себя жизни после смерти мужа, матери — если умирал ребенок, девушки — если не хотели всю жизнь жить с нелюбимым человеком, а некоторые даже таким образом выражали свое несогласие с несправедливыми указами и политикой императора. В Японии в период европейского Средневековья самоубийство возвели в ранг геройства и при определенных обстоятельствах оно стало прямо-таки обязательным. Сэппуку, более известное под названием харакири, считалось высшей доблестью, поскольку демонстрировало наивысшее мужество. Воины вспарывали себе живот, а для верности еще ножом полосовали горло чаще всего по весьма благородным причинам: опасность попасть в плен, оскорбление чести, невозможность сохранить верность императору. Традиция сэппуку, сыночек, вернулась во времена моей земной жизни, во время войны — когда появились летчики-самоубийцы, «камикадзе». На японском это слово означает «божественный ветер»; так назывался тайфун, который в тринадцатом веке дважды уничтожал корабли монгольской армады, шедшие к берегам Японии.
Американцы-то через этих «камикадзе» не один корабль потеряли, не говоря уж о человечески потерях, когда те своими самолетами, набитыми бомбами, врезались на всей скорости в суда. В американских военных отчетах можно прочесть, что нередко эти летчики в самолетах вспарывали себе животы специальными мечами, чем доказывали свои воинскую честь и рыцарскую доблесть, пронесенные сквозь столетия.