– Вдруг в улики сгодится.
Оперативная группа, прихватив полупьяного дядьку Кузьму, в полном составе двинулась в лес.
– Бобик нас и проводит к месту преступления, – проявил воинскую смекалку Мишаня, – а то я уже чего-то закрутился.
На самогонной поляне аппаратов, разумеется, уже не было, но запах еще оставался. Трава вокруг была примята и истоптана.
– О-о-о-о! Вот оно, место преступления, – упал на колени следователь и, вытащив из кармана лупу, увлеченно стал собирать в пакет улики, придерживая временами спадающие с носа очки.
Прочухавшийся дядька Кузьма с интересом наблюдал за следаком, тощая задница которого то исчезала за кустами, то появлялась вновь. Последователь Шерлока Холмса и Ната Пинкертона целеустремленно очищал поляну от окурков, пуговиц, горелых спичек и других интересных на его взгляд предметов, способных стать уликами на суде.
– Дока! – похвалил начальство Барабас. – Ни одна мелочь от него не скроется.
– Глядите! Следы волочения, – радостно заверещал прокурорский работник. – А вот еще! Убийцы хотят нас запутать… – делал он вывод за выводом. – В одну сторону поволокут, принесут на место… потом в другую потащат… Ну-ка, пусти по следу собачку, – велел кинологу.
Овчарка, радостно поскуливая, помчалась назад к реке и вцепилась в вылезавшего из воды пастуха.
– Гм! – задумался следователь. – Наручники на него.
На ничего не понимающего Евсея Барабас нацепил браслеты.
– Метод индукции и дедукции, – похвалил себя следователь. – А теперь пошли к трупаку, будем производить следственный эксперимент.
– Да Евсей не виноват, – вступился за односельчанина Мишаня, – он здесь позже появился, по другому вопросу…
Но окрыленный успехом следователь не слушал его. «У матросов нет вопросов», – пела его душа.
Бобик, рисуясь перед мохнатой дамой, повел опергруппу в чащу леса. Кукушка была уже тут как тут.
Постепенно дышать становилось все тяжелее и тяжелее. С каждым метром группа двигалась все медленнее и медленнее. Пары спертого, ядовитого воздуха окутывали людей.
– Привал! – распорядился следователь, бросив на траву драгоценные пакеты с бычками, которые не доверил нести никому.
– Вон объект, – Мишаня указал на выглядывающие из-под елки ноги в рваных носках.
Овчарка упала в обморок.
«Женщина есть женщина!» – любовно лизнул ее в нос Бобик. Задыхающийся прокурор-криминалист-следователь схватился за грудь и нащупал фотоаппарат.
– Эврика-а! – заорал он, вспомнив, что забыл сфотографировать место преступления. – Я пойду на съемки.
Все оживились. Даже овчарка пришла в себя и томно забила хвостом о траву. Каждый предлагал следователю свою помощь. Забыв про пакеты с уликами, группа шумно, словно на пикнике, двинулась назад к поляне. Барабас даже затянул песню про «гарну дивчину», но умолк под строгим, сквозь очки, прокурорским оком.
На предполагаемом месте преступления развернулась фотосъемка. Каждый норовил попасть в кадр. Барабас снялся в обнимку с Мишаней, кинолог – с собакой. Потом следак, поправив очки, попросил снять наручники с задержанного, заломал ему руку, и Барабас заснял скривленную физиономию пастуха Евсея и героический лик прокурорского работника. Затем следак запечатлелся в гордой позе, с ногой на груди поверженного врага. Разохотившись, протянул Евсею лопату и велел замахиваться, а сам ногой возжелал ударить предполагаемого злоумышленника в грудь, но сумел только по коленке. Отщелкав еще несколько героических кадров, на которых сбивали Евсея с дерева, травили собакой, охреначивали по горбу лопатой, решили двигаться, наконец, к вонючим носкам.
Первым отказался идти кинолог, сославшись на собаку, которая может потерять нюх. Вторым упал под дерево Евсей, прошептав:
– Можете еще со мной фотографироваться, но дальше я не пойду, хоть снимайте на портрет…
Ужасно завидуя оставшемуся у машины водиле, три богатыря – Барабас, Мишаня и следователь – тащились дальше.
– Мои улики!.. – когда дошли до рваных пакетов, запричитал работник надзора. – Кто осмелился их порвать и все высыпать? – подозрительно оглядел торчащие из-под елки ноги.
Довольная кукушка, квакнув, взлетела на толстый сук.
– У-у-у, Джек-потрошитель, – обозвал следак пернатую нарушительницу закона.
Та захлебнулась от комплимента.
«Только не Джек, а Джессика».
Сложив улики в новые пакеты, ползком, зажимая носы, двинулись к ногам в рваных носках. Голова кружилась. Следователь вспомнил, как он ходил в детсадик и как-то, вставая с горшка, опрокинул его. Барабасу мерещился ротный нужник.