В 24 часа на флангах Хинценбергского укрепленного района началась сильная ружейная и пулеметная стрельба. Сразу же открыли огонь орудия, подвезенные к самым высотам. Они проделали проходы в проволочных заграждениях и разбили засеченные пулеметные гнезда. Стрелки поднялись в атаку.
Неожиданная пулеметная стрельба в тылу и стремительный натиск с фронта привели в смятение солдат немецкой «железной» дивизии, оборонявшей укрепленный район, и они стали отходить вдоль полотна железной дороги.
Утром командир «железной» дивизии бросил против атакующих свежий резервный полк и бронепоезд. Бронепоезд открыл сильный огонь, и латышские стрелки залегли. Вражеский бронепоезд неотвратимо двигался к ним. И нечем его остановить. Но вот из ближней березовой рощи грянул орудийный выстрел. Снаряд со скрежетом сорвал дверь бронепоезда. Второй разбил бортовое орудие.
Бронепоезд обрушил огонь на березовую рощу. Густое облако дыма и снега окутало деревья. И все подумали — погибли артиллеристы. Однако из рощи грянул еще один гулкий выстрел, и у самого паровоза взметнулось багровое пламя. Когда рассеялось облако пыли и дыма, все закричали «ура!» — бронепоезд откатывался, отходил.
Огонь из рощи вел Ян Фабрициус. Он был в рядах наступающих и шел вместе с артиллеристами. Когда был тяжело ранен наводчик орудия, Фабрициус встал к прицелу. За время службы в армии военком научился метко стрелять из всех видов оружия… Стрелки залповым огнем опрокинули противника, двинувшегося в контратаку.
— Вперед, на Ригу! — пронеслось по цепи наступающих. — Даешь Ригу!
3 января 1919 года военный комиссар Фабрициус передал телеграмму:
«Москва.
Председателю Совета Народных Комиссаров товарищу В. И. Ленину.
Председателю ВЦИК Я. М. Свердлову
Во время боев 31 декабря и 1 января под натиском доблестных латышских стрелков пала передовая твердыня Риги, укрепленная немцами еще в прошлом году, — мыза Хинценберг.
Белые были разбиты наголову, вся их артиллерия и пулеметы были захвачены героями-латышами. Этот бой предрешил падение Риги. Сегодня, 3 января, наши доблестные латышские стрелки принесли в подарок пролетариату Латвии Ригу.
Да здравствует отныне и навсегда красная Рига. Поздравляем вас, наших передовых пролетарских вождей, с этой крупной победой красных войск…»
Недолго Фабрициус пробыл в Риге. На правом фланге противник перешел в контрнаступление, и пришлось срочно выехать в Валк.
Наступили дни непрерывных ожесточенных сражений на эстонском фронте. Хорошо вооруженные странами Антанты белоэстонские и белогвардейские соединения, а также финские, шведские и датские наемные отряды стали теснить мужественные, но обескровленные в тяжелых боях красноармейские части. Не выдержав ударов противника, отошла из-под Ревеля (Таллин) к Нарве 6-я стрелковая дивизия. Фланги 49-го Гдовского полка оказались открытыми. Командование Псковского боевого участка вынуждено было перебросить часть сил из Латвии на правый фланг — под Валк.
В эту пору Фабрициус получил радостное известие: освобождена родная Виндава. Вот и представилась долгожданная возможность увидеться с отцом и матерью. Только имеет ли он моральное право на поездку к родителям в такие опасные дни? Видно, придется отложить желанную встречу до более спокойного времени.
А вот Михаил Николаевич Васильев рассудил иначе:
— Поезжайте домой. Побудьте со своими, сколько найдете нужным. Берите машину. И прошу не возражать.
Фабрициус порывисто обнял Васильева, взволнованно сказал:
— Я скоро вернусь…
И пробыл у родителей одну ночь. Мать плакала и смеялась, засыпала его вопросами. Отец долго смотрел в упор и неожиданно спросил с укоризной:
— Что же ты, Ян, отстаешь от братьев и сестер? Все семьями обзавелись, один ты холостяком живешь…
— Ошибаетесь, папаша, — улыбаясь, заметил ординарец Гурьянов, сопровождавший Фабрициуса. — У товарища военного комиссара семейка, если можно так выразиться, в несколько тысяч человек. И все его отцом считаем…
— Шинелька-то на нем солдатская. Кто же он у вас, генерал или рядовой?
— Я так скажу: когда товарищ Фабрициус генералов бьет — он выше любого генерала на голову, а когда с нами беседует — прост, как отец родной…
А мать уже накрыла стол и радушно объявила:
— Самая добрая весть, когда говорят — пора есть! Проголодались в дороге-то, подкрепитесь, милые.