— Введите их!
В «подземном дворце» все так же светло и тепло. Бубнов с удивлением осматривает капитальные стены из гладко выструганных и тщательно подогнанных досок, аккуратно задрапированные простынями углы, удобные самодельные кровати, пышущую жаром печку-буржуйку.
— А у вас недурно, — говорит он Кохову. — Курорт!
Капитан пропускает его похвалу мимо ушей. Он не сводит глаз с пленных.
— Ты, Смыслов, встань в тот угол, — приказывает он. — А ты, Дорохов, вот сюда. Смотрите в оба. Неизвестно еще, что за птицы и как они себя поведут. А их посадить на эту скамью подсудимых. Хотя нет, пусть лучше стоят у стенки.
Бубнов бросает на стол планшет, изъятый у летчиков.
— Тут все, что мы у них отобрали, — говорит он. — К сожалению, карты не оказалось. Наверное, сгорела с самолетом вместе.
Кохов вытаскивает из планшетки фотокарточки, сразу впивается взглядом в первую, темнеет лицом. Заглядываю через плечо. На меня смотрят со снимка знакомые, подернутые страхом глаза несчастной девчонки.
— Товарищ майор, лейтенант Гильман по вашему приказанию явился!
В дверях вытягивается по стойке «смирно» черноволосый худой офицер, с нескладной длинной фигурой и бледным лицом, на котором выделяются темные, проницательные глаза.
— Надо допросить пленных, — небрежно кивает ему майор. — Приступай. Только сразу и вопросы и ответы переводи, чтобы нам все было ясно. Понял?
— Так точно, понял, товарищ майор, — прищелкивает каблуками Гильман.
Кохов протягивает майору снимок, быстро просматривает остальные карточки и развязывает узелки носового платка. На стол сыплются пуговицы. Круглые, квадратные, треугольные — большие и крохотные, они переливаются под светом электрической лампочки всеми цветами радуги. Майор и Кохов берут их в руки, подносят к глазам, разглядывают.
— Женские пуговицы! — удивляется майор и поворачивается к переводчику: — Спроси их, что это значит?
— Это у рыжего отобрали. У него спрашивай, — предупреждает Бубнов.
Рыжий заискивающе смотрит в глаза Гильману, внимательно выслушивает его вопрос и отвечает спокойным тоном.
— Он говорит, что это сувениры от женщин, — переводит лейтенант.
— От тех, которых он, — майор запинается, подыскивая нужное слово, — которых принуждал?
Переводчик повторяет вопрос по-немецки. Глаза рыжего удивленно расширяются. Он косится на стоящего рядом летчика, затем, словно опомнившись, вскидывает голову и начинает отрицательно кивать:
— Найн, найн…
— Он говорит, что это они дарили на память.
— А вот эти, которые вырваны с мясом, тоже ему любовницы подарили? — спрашивает майор, и лейтенант тотчас дублирует его вопрос по-немецки.
— Я, я… — рыжий отвечает поспешно, не задумываясь.
Кохов протягивает Гильману фотокарточки:
— Допроси, что это за женщины, откуда они, кто фотографировал, какое отношение имеет к ним этот хлюст.
Рыжему некуда деть свой узловатые руки. То он переплетает пальцы на животе, то теребит ими серебристые зубчики расстегнутой молнии, то послушно, подчеркивая свою покорность, вытягивает руки по швам. Он всеми силами старается показаться искренним, но ему явно не хватает актерских способностей, с его лица не сходит выражение растерянности.
— Он утверждает, что это его приятельницы, любовницы, — переводит лейтенант очередной ответ.
Это, конечно, же, наглая ложь! Я видел карточки. Из всех женщин улыбается только одна. У остальных на лицах испуг или страх. Все они сфотографированы принудительно или врасплох — не позирующими, а стыдящимися своей наготы. Одни пытаются закрыться от объектива руками. Другие глядят в него безучастно и отрешенно. Почти у всех какой-то затравленный вид.
Гильман показывает рыжему фотокарточки по порядку, как они сложены, и переводит ответы.
— Полька. Из Варшавы…
— Львов. Украина.
— Краков. Польша.
Рыжий умолкает, не может вспомнить одну из женщин. Он смущенно пожимает плечами. Глаза его бегают блудливо, как у пойманного на месте вора.
Лейтенант переворачивает карточку, читает:
— Харьков. Украина… Здесь, оказывается, написано, товарищ майор.
Он переворачивает фотографии одну за другой:
— Прага. Чехословакия.
— Опять Краков.
— Киев.
— Еще Краков.
— Вена. Австрия…
— Вот сволочь, — не выдерживает Бубнов.
Рыжий пространно рассказывает, что стрелком-радистом он стал недавно, потому что у Германии не хватает летчиков. А всю войну служил в роте охраны в трудовых лагерях и никогда не был на передовой, не стрелял в русских. И эти снимки сделаны в трудовых лагерях…