— Они там, дальше, — сержант машет варежкой влево. — Мы этот фланг держим. А они туда ушли. Там горячее…
— Сколько вас здесь?
— Пятеро. Еще двое у пулемета — тут рядом. Четверых командир роты перебросил на левый фланг.
— Хорошо, — прерывает его Бубнов. — Вот вам подкрепление. Еще пятеро. За старшего лейтенант Шаповалов. А мы двинемся к командиру роты. Помните, назад ни шагу! Смыслов и Нураков, за мной!..
Бубнов, Юрка и заряжающий Нураков уходят. Сержант пристально, изучающе рассматривает Шаповалова. А тот осматривает саперов и искоса вопросительно поглядывает на нас. Видимо, он не знает, с чего начать разговор.
Лейтенант из тех офицеров, у которых нет и, наверное, никогда не было подчиненных. Личный состав батареи подчиняется Грибану. А в подчинении помпотеха только машины, да и то вышедшие из строя, нуждающиеся в «лечении».
— По-моему, надо сначала познакомиться, — наконец задумчиво произносит Шаповалов.
Он не умеет или не хочет разговаривать с солдатами по-командирски, как этого требует Устав. Саперы, наверное, ждут от него указаний. А лейтенант начинает по очереди представлять им каждого из нас, словно артистов.
— Это Иван Кравчук, — кивает он на бравого старшину, арттехника батареи.
— Заряжающий Егор Егоров. Он у нас самый молодой.
— Вот Коля Смирнов.
— Это Дорохов. Тоже самый молодой. Он еще необстрелянный…
— А моя фамилия, как вы уже слышали, — Шаповалов.
Закончив «представление», лейтенант произносит нравоучительный монолог о необходимости на передовой постоянного чувства локтя. Он говорит просто, от чистого сердца, но избитыми и истертыми фразами и уже совсем невпопад поздравляет саперов с успехами в предыдущих боях.
— Спасибо, — растерянно лопочет сержант-сапер, сбитый с толку неожиданным поздравлением. — А у нас я тут за старшего. Моя фамилия тоже Шаповалов. Выходит, мы тезки, да?
Солдаты смеются. А лейтенант с изумлением глядит на сержанта. Оба они с минуту молчат. И это очень похоже на немую сцену в спектакле…
— Первый раз за войну встречаю свою фамилию, — произносит, наконец, старший по званию Шаповалов. — Вы откуда родом? Я из Перми. А вы?
— А я из Краснодара.
— Земляки! — восклицает Кравчук, и мы снова хохочем…
С той стороны, куда ушел Бубнов, раздается перестук автоматов и тотчас над левым флангом окопов взвивается осветительная ракета.
— Немцы идут! — растерянно кричит Егоров, показывая рукой за бруствер.
Свет ракеты выхватывает из темноты заснеженное поле и длинную, зигзагообразную цепь гитлеровцев, растянувшуюся по всему склону противоположного бугра. Кажется, воспользовавшись темнотой, таинственная вражеская высотка пододвинулась к нам ближе. До немцев метров пятьсот, не больше. Они бегут вниз, в маленький овражек, который вряд ли их скроет. Неглубокий распадок отсюда просматривается чуть ли не весь…
Слева начинает строчить пулемет. Хлесткие короткие очереди вспарывают тишину ночи. Они словно подталкивают нас. Мы лихорадочно щелкаем затворами и, как по команде, выбрасываем автоматы и карабины на бруствер…
Оставив в воздухе серый дымовой шнур, ракета гаснет, не долетев до земли. Тут же вспыхивает другая. А немцы не обращают на них внимания. Они не останавливаются, наоборот, бегут все быстрее и быстрее.
— Не стрелять! Подпустим их ближе! Пусть их бегут! — неожиданно командует сержант Шаповалов.
А мне вдруг становится холодно. Бьет озноб. Наверное, это от нетерпения. Вот они, гитлеровцы, — рядом! Почему же нельзя стрелять?! Их надо бить, бить, бить!..
С левого фланга к первому пулемету подключился еще один. Они тараторят, словно стараясь переговорить друг друга. А мы все молчим. Лейтенант не подает никакой команды. Кажется, наш помпотех немножко растерян. Наверное, никак не может решить — слушаться ему сержанта или командовать самому. А сержант больше не произносит ни слова. Свет ракеты падает ему на лицо. Он смотрит за бруствер сузившимися глазами, словно охотник, высматривающий из засады приближающегося зверя.
Цепь наступающих гитлеровцев переламывается надвое. В самой ее середине солдаты падают. Не поймешь — или их укладывают пулеметы, или они залегают от страха перед опасностью… Рассыпавшись на мелкие искорки, гаснет ракета. После яркого света хоть глаз коли — ничего не видно вокруг. Что же это такое?! Так они могут подобраться вплотную. Зачем же их подпускать?!
И опять загорается в черном небе ослепительно яркая звездочка. Она медленно падает прямо на немцев, которые уже достигли распадка и, не задерживаясь в нем, бегут дальше. И в это время рядом гулко и дробно начинает бить пулемет, закрытый от нас изгибом траншеи. Наконец-то!..