Я сверил свои часы с капитанскими и отдал их Косте.
— Ну, ступай, если поужинал, — сказал капитан. — Поосторожней, больше ползи, чем иди. Через час мы начнем пускать ракеты.
Ночь стояла темная, душная, снизу тянуло сыростью. В окопах спали. Отправив Оленева, капитан тоже прикорнул в траншее, сунув голову в колени, отмахиваясь во сне от комаров. Когда стихало, эта мерзость тучей поднималась с болота.
Пришел повар, взял термоса и спросил, куда подвозить завтрак.
— Завтракать будем после боя, — не поднимая с колен головы, сказал капитан.
Пустили первую ракету. Она заширкала в воздухе и загорелась над бугром. Тень от сарая, похожая на лежащую лошадь, закачалась, вытянулась во весь берег. За бугром немцы прострочили длинную пулеметную строчку.
На передовой тихо, будто все вымерло, на болоте проухал филин. Темнота, как в погребе.
Подошел сержант Смирнов, старший коноводов, и доложил, что кони готовы к утреннему маршу.
— Хорошо, — все так же, не поднимая головы, сказал капитан.
Слева от нас был четвертый эскадрон, позади него закапывались подошедшие минометчики: поддерживать нас. В траншее четвертого тоже спали. Разморило, ночь душная.
Еще пустили ракету. Тихо, значит Костя ни на что не напоролся, наверное, уже в сарае.
Капитан поднялся, взглянул на часы. То, что тихо, еще ни о чем не говорит. Попал в засаду — удар ножа, и ни звука. Жди — не дождешься.
— Днем там никого не было, — сказал капитан. — Я в бинокль смотрел. Немцы далеко, на той стороне деревни, на высотке.
Казаки спали, обняв автоматы. Слышно было, как минометчики позади четвертого долбили кирками землю.
В кустах зашуршало.
— Кто?
— Свои.
Оленев. Я подал ему руку.
— Ну что там? — спросил капитан. — В сарае был?
— Был.
— Никого нет?
— Нет.
— Отдохни и поведешь ребят. Подними расчеты Васькова и Седельникова, пусть готовятся. У тебя что с рукой?
— С обрыва упал, — сказал Костя. — Наверное, вывихнул. Я подвяжу сейчас и пойду.
— Черт! Где санинструктор? Ребята одни пройдут? Пулеметы протащат?
— Протащат. В болоте вода, но немного, а дальше по берегам кусты, трава до самого сарая.
— Ты его со всех сторон обошел?
— Обошел.
— Никого нет?
— Никого. Я сам пойду с ребятами. — Костя пошевелил вывихнутой рукой.
— Ладно. Куда ты с вывихом? Васьков здесь? А Седельников? Пойдете одни. Ты, Седельников, старший. Закопайтесь там на бугре, а утром поддержите нас. Огонек чтоб форменный был.
— Огонек будет, товарищ капитан.
Они выложили на бруствер части максимов, вылезли и, взвалив на плечи тела и станки, пропали в темноте.
— Может быть, мне все же пойти, капитан? — сказал Оленев.
— Ладно, отдыхай. Один прошел — все пройдут: Седельников — разведчик, не заблудится.
Санинструктор возился с Костиной рукой, а мы с капитаном пошли по взводам, посмотреть, все ли готово к атаке, не забыто ли что. Брезжило, потянул ветерок. Из болота несло прелью, в пади горбился туманчик.
Казаки начали просыпаться, скатывали шинели, переобувались. Полоска на востоке разгоралась, но было еще темно. Минометчики сзади курили: от них доносило махоркой.
Заработал пулемет. Мы выглянули: на бугре. Взлаял и сразу смолк; потом хлопок гранаты. Капитан кинулся в четвертый взвод.
— Где Оленев? — крикнул он. — Неужели засада? Что это?
— Не пойму, не знаю. Заблудились, наверное.
— Жохов, Ногайцев, в лог. Там, наверное, раненые.
В логу простонали. Послышались шаги, Жохов и Ногайцев несли кого-то.
— Кто это? — спросил капитан.
— Седельников. Осколок… в живот.
— Где ребята, Седельников?
Его положили на шинель, санинструктор разрезал на нем обмундирование.
— Там… — стискивая зубы, сказал Седельников. — Все… Из пулемета… Гранату кинули.
— Что там? Засада?
— Два дота… за сараем.
Капитан поднялся, глянул на Костю. Стуча зубами, он стоял в ногах Седельникова.
— Значит, ты не был там? — спросил он. — Не был? Говори, гад. Ах, мерзавец! Убью!..
Капитан кинул руку назад, нащупывая пистолет.
Костя отшатнулся, завыл, стуча зубами, следя за рукой капитана.
— Убью! Ах ты, сука!
Костя упал на колени, завыл еще громче. Я схватил капитана за руку.