— Вам, товарищ старший политрук, надо в политотдел, — проверив мои документы, говорит оперативный дежурный.
— Да, — соглашаюсь я с ним и ни с места: все смотрю и смотрю на карту, на те участки, где строятся оборонительные сооружения — окопы, противотанковые рвы, которые продолжают рыть десятки тысяч сталинградцев; на красный пояс нашей обороны, к которому со всех сторон — от Ростова-на-Дону, от Клетской и прямо с запада через Калач — ползут черные стрелы. Ползут на Сталинград.
— Пройдите вон в тот дом, — показывает мне оперативный дежурный.
Враг имеет многократное количественное превосходство. Как сдержать эти силы? Нашему командованию надо решить это сегодня же. Нелегкое дело…
В политотделе представляюсь майору Кириллову. Его выпуклый лоб изборожден крупными поперечными морщинами, впалые щеки нервно вздрагивают. Это начальник отдела кадров. Он зажал зубами толстый, просмоленный никотином костяной мундштук с потухшей самокруткой. Надо было прикурить, да некогда: на столе две стопки личных дел и целая пачка телеграмм, донесений, шифровок о погибших и выбывших из строя политработниках, взамен которых нужно немедленно послать новых.
— A-а, Сергеев, значит, прибыл? — будто сомневаясь, спросил он, приподняв голову, чтобы посмотреть мне прямо в лицо.
— Так точно, прибыл, — подтвердил я, так и не поняв, зачем он об этом спрашивает, ибо сам факт моего прибытия был налицо и не нуждался в словесном подтверждении.
Мне еще не известно, зачем Кириллов вызвал меня сегодня с переднего края, но, видя стопку личных дел, начинаю догадываться и думаю о своем батальоне: «Неужели я не вернусь к своим сибирякам в такое трудное время? Видно, предложат какую-то новую работу».
Так и получилось. Предлагают. Пытаюсь отказаться, но не могу привести веских доводов.
— А еще комиссар! Приказано — значит, оставайся. С этого часа ты инструктор политотдела армии, — сообщил мне в итоге беседы начальник отдела кадров.
Приходится взять под козырек и сказать «есть». А в сердце щемит: люди, с которыми столько пережито, дерутся с врагом без меня.
Вспоминаю торопливые дни формирования.
Это было в сентябре 1941 года в небольшом пригородном поселке. Студенты институтов, молодые рабочие шахт Кузбасса, комбайнеры и трактористы сибирских полей заполнили улицы. Даже по костюмам их можно определить, кто где работает. А через несколько дней в шеренгах новой части, подготовленной к отправке на фронт, они все были похожи друг на друга — бойцы 1047-го полка. С этим полком мне довелось участвовать в боях под Москвой, оборонять Касторную, и вот пришлось расстаться.
Наступает вечер. В сумерках доносится глухой грохот и ощущаются толчки огромного взрыва: по приказу Военного совета Сталинградского фронта саперы взорвали мост через Дон. Я будто вижу, как вздыбились металлические конструкции, как оседают фермы и, погружаясь на дно, разлучают западный: берег с восточным.
В этот час я, кажется, убежал бы из политотдела туда, к Дону, чтоб как-то помочь своему батальону переправиться на наш берег. Но вот пришла новая весть: главные силы противника сосредоточились для форсирования Дона в районе Песковатки. И мой батальон, переправившись на восточный берег, вместе с дивизией отводится в резерв. В боях за Большую излучину полки понесли крупные потери, им пора отдохнуть и пополниться.
Заговорила наша артиллерия. Пушки бьют долго, настойчиво, с небольшими передышками. Бойцы, охраняющие штаб, поняли, что это значит. Они набивают котелки травой, обматывают тряпками металлические части оружия, чтобы не бренчали, и ждут приказа.
Через Карповку отходят части, которым предстоит сегодня же занять оборонительный рубеж на ближнем Сталинградском обводе.
К одной из колонн пристраиваемся и мы — инструкторы политотдела во главе с майором Кирилловым. Перед каждым поставлена задача на марше, на привалах разъяснять смысл только что полученного приказа командующего фронтом, призывающего воинов к стойкости и упорству.
В центре Карповки, у колодца, вырытого посреди улицы, столпились пулеметчики. К ним подошли связисты, затем саперы Толпа растет и растет. Пробираюсь в самую гущу.