— Если бы сейчас у Чуйкова был хоть потрепанный полк, он, конечно, немедленно организовал бы контрудар с юго-восточных скатов Мамаева кургана, — сказал сидящий рядом со мной сержант Тобольшин, рассуждающий как большой знаток тактики уличных боев или личный советник командарма. Чтоб убедить меня, он приводит свои «веские» доводы: — Там у нас есть выгодные позиции: удар по флангу противника с тех позиций решил бы все дело… Но где взять такой полк? В резерве армии не осталось ни одной роты. Даже батальон охраны КП днем был брошен в бой, и снимать его сейчас с занятых позиций нельзя — образуется брешь, куда, конечно, ринутся фашисты, а это значит, и заводской район будет разрезан на две половины…
Но вот наступили сумерки. Чуйков вызвал на свой КП начальников отделов и приказал всем запастись гранатами, бутылками с горючей смесью. Своему адъютанту он дал бронебойку, а сам взял автомат и ушел на запасный наблюдательный пункт, ближе к месту предстоящей схватки. Это не на шутку встревожило нас, сотрудников политотдела и офицеров оперативной группы штаба армии.
Командиры и политработники, писаря, повара, экспедиторы, связисты штаба обвешались гранатами, запаслись патронами, зарядили дополнительные диски к автоматам и собрались у блиндажа генерала Пожарского. Так образовался отряд в семьдесят человек. Командующий артиллерией Пожарский возглавил этот отряд, дополнил нашу силу четырьмя противотанковыми орудиями.
Нас только удивляло, почему начальник отдела бронетанковых и механизированных войск подполковник Ваинруб и его помощники не включаются в отряд. Где они и что делают? Кто-то сказал, что весь отдел БТМВ[1] ремонтирует танки.
Я не поверил. Но вскоре к командному пункту подошли два танка КВ и один Т-34. Через полчаса появился и Ваинруб. Он сказал, что к утру отремонтируют еще два танка. Так и есть. Перед рассветом отряд пополнился еще тремя латаными танками. В башнях пробоины, отдельные звенья гусениц без траков, соединены бог знает чем и держатся, как говорят, на честном слове, но тем не менее эти танки внушили нам уверенность. Пять бронированных машин — сила, почти танковая рота.
С рассветом стали доноситься залпы немецких орудий. Это там, на левом фланге, противник ведет пристрелку, и под этот шум наша сводная рота штаба армии начала выдвигаться на исходный рубеж для контратаки. Первыми двинулись танки. У подножия Мамаева кургана они рассредоточились и, прикрываясь складками местности, забрались по косогору почти к тому месту, где расположен запасный НП Пожарского.
В небе появилась первая сотня немецких пикировщиков. Они пикируют на центр города. Затем, после удара авиации по обороне Родимцева, началась атака. И когда стало ясно, что противник поднял все имеющиеся там силы, Пожарский дал сигнал «Контратаковать!».
Я с группой писарей и связистов бежал за КВ. Как ни говори, а за такой могучей машиной чувствуешь себя увереннее, чем за кустиком вишни…
Но едва мы успели спуститься в лощину и выбраться на бугорок, как наш КВ воспламенился. Однако немцы почувствовали, что им угрожает удар танков и пехоты во фланг. Сначала они заметались, а затем направили против нас до батальона пехоты и повернули огонь многих орудий в нашу сторону.
Ползком, короткими перебежками я, не отставая от связистов и писарей, продолжаю продвигаться вперед, ибо знаю, что за мной еще четыре танка. Конечно, лучше бы спрятаться в какой-нибудь ямке и не рисковать, не играть в героя на открытом косогоре, но сигнала «Занять оборону» еще нет, и приходится двигаться вперед. Стреляю изредка, потому что немцы еще далеко — из автомата не достать, хотя вижу их не одиночками, а целыми группами.
Наконец по самой большой группе хлестнули из пулеметов наши танкисты. Они бьют довольно точно и дружно.
Немецкий батальон залег. Взвивается желтая ракета. Это сигнал наш: «Закрепляйся».
Быстро нахожу себе недавно оставленный кем-то хорошо оборудованный окопчик и перевожу дыхание. Возле меня сержант Тобольшин и два связиста.
Проходит несколько минут, и по всему косогору вздымаются черные копны взъерошенной земли. Немцы открыли сильный минометный огонь. А когда дым и пыль рассеялись, то стало видно, что противник повернул в нашу сторону пехоту с танками.
— Что же делать? — снашивает Тобольшин.
— Не знаю, — растерянно отвечаю я, поглядывая назад. А немцы все приближаются и приближаются. Идут на нас в контратаку. Как-то жалобно и тоскливо, почти беззвучно потрескивает мой автомат Так же тихо и, кажется, впустую чирикают автоматы моих соседей.
— Готовьте гранаты! — кричит Тобольшин, израсходовав все патроны.
И вдруг мимо нас на большой скорости проносятся наши четыре танка! Гремят орудия, пулеметы. Дым, пыль, огонь. Что делается с немцами — не видно, но чувствую, что их контратака тоже захлебнулась. Они залегли. Хорошо! Значит, надо закрепляться еще прочнее, или, быть может, снова последует сигнал «Вперед». Нет, такого сигнала пока еще не видно. Но вот огорчение: воспламенились и горят еще два наших танка. Где же остальные? Ах, вон они где: уже успели замаскироваться, точнее — спрятаться в ямы. Там, на бугорке, вероятно, были капониры, и они заняли их. Видны только поблескивающие вспышки выстрелов орудий.
Дважды взвивается желтая ракета: «Закрепляйся, закрепляйся!»
Среди загорелых, плечистых, немножко медлительных морских пехотинцев, высаживающихся на наш берег, я заметил одного, как мне показалось, случайного человека. Он был маленького роста, щуплый. Потоптавшись возле трапа несколько секунд, он, ощутив на себе мой пристальный взгляд, быстро нырнул в толпу. Идти за ним вслед я не решился: нехорошо, неприлично гоняться за человеком, который избегает встречи с тобой. Но вот он сам подходит ко мне. В петлицах знаки старшего лейтенанта, на гимнастерке гвардейский значок, на поясе нож с красивой рукояткой — такими ножами вооружаются и хорошо владеют десантники. Да, это, конечно, не морской пехотинец. Я где-то с ним уже встречался, но где — не могу вспомнить.
Он спрашивает:
— Как пройти в штаб дивизии Родимцева?
— В штаб… — Я мог ответить, но прежде спросил: — А кто вы такой?
— Командир первой роты второго полка гвардии старший лейтенант Драган. Показать документы или так поверите, товарищ «пригульный комиссар»? — Хитроватые глаза его заискрились иронией.
— Когда же вы покинули свою роту?
— Роту и тот батальон, в котором я встречался с вами перед атакой на вокзал, я не покидал до первого октября.
Да, именно там, в первые дни боев за вокзал, я встретился с ним, но не могу поверить, что это он. Не могу, потому что вот уже с месяц во всех сводках и донесениях значится, что первый батальон, сражавшийся за вокзал, погиб полностью 21 сентября, что от этого батальона остался в живых только один младший лейтенант Колеганов.
Правда, и тогда, посылая донесение на телеграф, я не верил, что батальон, с которым 18 сентября участвовал в атаке, полностью погиб. Не хотелось верить, потому что знал бойцов этого батальона. Они умели драться с врагом.
Что случилось с батальоном после 18 сентября, мне стало известно только теперь от этого товарища — Драгана Антона Кузьмича. Вот его рассказ.
— Когда я повел роту в обход вокзала, это было уже девятнадцатого сентября, меня догнал комбат Червяков. Он сказал: «Надо запастись гранатами». Наступала ночь. Темнота, кругом грохочет бой. Чувствовалось: фашисты ждут удара со стороны Волги. Медлить было нельзя. Быстро переползаем перронные пути, накапливаемся вблизи здания и бросаемся врукопашную.
Так рота снова овладела вокзалом. Пока гитлеровцы пришли в себя, мы заняли круговую оборону.
Незаметно подошло утро. Тяжелое утро. С неба повалились бомбы, десятки, сотни осколочных и фугасных. Как сейчас, вижу: внутри вокзала мечутся языки пламени, лопаются стены, обваливаются потолки.